Элемент 68
Шрифт:
За закатом наступает ночь. Про деревенскую ночь – густую, непроглядную, жутковатую – Алексей до переезда сюда ничего не знал.
Деревенские сумерки скатывают рулон горизонта к наблюдателю, как нерадивый муж пинает ковер. Пропадает перспектива, пейзаж становится плоским. Размытые контуры передвинуты от горизонта к забору. В безлунные ночи темнота перехлестывает через ограду и заклеивает окна черным бархатом. В такие вечера Алексею казалось, если он захочет выйти, то вязкая темнота не позволит отворить дверь. В дни черного новолуния Алексей хотел сбежать в столицу. Вспоминал, что после заката город совсем другой.
Город ночью щедрый.
Ночной мегаполис похож на освежеванную тушу. Вывернут наружу. Выставил внутренности напоказ. На максимум выводит контрастность в витринах бутиков. Высаживает ярких женщин за окнами ресторанов. Оживляет шторы квартир силуэтами людей, обнаженных до полутени.
Кровеносная система мегаполиса насыщается темнотой. Красные тельца стоп-сигналов пульсируют в артериях магистралей, продираются сквозь тромбы дорожных пробок, рассасываются по тонким сосудам переулков. Ярко-рубиновый центр прокачивает через свои предсердия эритроциты автомобилей, заряжает их и выдавливает через клапаны мостов. Ночной город – это бешеный драйв, пульс сто пятьдесят ударов в минуту, глаза, выискивающие ответный взгляд в барном зеркале. Мегаполис разливает суррогат жизни в кофейные чашки, в запотевшие бутылки, соленые бокалы с долькой лайма и щедро подпаивает злой силой выжатых днем горожан.
Вне города энергия жизни существует в натуральном, непереработанном виде. Сила сочится из земли, свободной от смирительной рубашки асфальта, из деревьев, у которых небоскребы не крадут солнца, из воздуха без свинцовой отдушки выхлопного газа. Горожанин не может жить этой силой, как не могут дышать в воде млекопитающие, покинувшие океан миллионы лет назад. Алексей задыхался разреженным воздухом деревни. Полного вдоха не хватало, чтобы насытить мозг. Сидел, сгорбившись, на ступеньках. С трудом доходил до дровяного сарая. О походе на обрыв даже подумать боялся.
Прошло две недели после захвата НИИ. Про Алексея словно забыли. Трубка молчала, черный джип не приезжал. Алексей знал, что приговорен.
Он больше не встречал Ольгу у калитки. Прятался от света фар в спальне за занавесками. Страх перехватывал горло. Лишь убедившись, что приехал маленький «Пежо», Алексей мог вздохнуть и проглотить спазм. Услышав голос Ольги, страшные видения прятались за занавеску. Ольга пыталась поговорить, понять, помочь. Алексей лишь злился и орал, что она во всем виновата. Ольга плакала. Рисовала углем грустных людей под проливным дождем. Алексею становилось стыдно, он садился на ковер и прятал лицо в ее коленях. Она перебирала его волосы, что-то рассказывала. Как в детстве, когда между страхами мира и маленьким человечком стоит самая сильная и самая бесстрашная на свете мама. Алексей засыпал в объятиях Ольги, но близости не было. Чтобы овладевать, нужен кураж, а Алексей был пустым. Ольга уезжала, и страх опять хозяйничал в доме.
Алексей защищался, расставлял по углам иконы, жег в комнатах освященные свечи, высыпал на пороге соляной крест. За этим занятием как-то застал его Василий.
– Ты что это, дом на зиму засаливаешь? – удивился сосед.
– Бабка научила, – пояснил хозяин, – чтобы нечисть в дом не ломилась.
– Зря продукт переводишь,
Сосед оказался прав – ужас не проходил. Истекал ужас из страшного человека и густой массой двигался к лежащему на кровати Алексею. Он пытался бежать, но не мог выпутаться из простыней. Барахтался, пробовал вырваться или хотя бы понять, что его держит. Потом догадался, что держит Ольга. Она лишала его свободы, воли, силы. Она своими тонкими щиколотками оплетала его ноги и мешала бежать от страшного человека. Она была причиной его несвободы. Стоит ему заснуть, и страшные руки проникнут через стену и выжмут в лоскуты острые конусы ее грудей. Он вскрикивал, ощупывал пустую кровать рядом с собой.
Грязно-зеленая желчь страха выплескивалась наружу и отравляла ночь, мозг, дом Алексея. Он не мог заснуть, вскакивал, метался по дому и, найдя женскую вещь, с силой швырял ее об стену. Засорял эфир короткими упреками сообщений. Набирал молчавший номер без перерывов. Утомившись, засыпал в кресле. Проваливался в новый кошмар, выжатый истерикой, бессильный дойти до кровати.
Сон не дарил успокоения. Ужас перед черным человеком смешивался со страхом потерять Ольгу. Яд проникал в ночные видения сценами ее измен. Сцен безобразных, грязных, противоестественных и в то же время возбуждающих его воображение до кульминации, когда мозг отключается и дарит узнику страха несколько часов забвения.
Просыпался Алексей никем. Очнувшись, долго нащупывал себя – собирал человека божьего из осколков детской памяти, солнечных зайчиков на простыне и запаха Ольги, пропитавшего подушку. Выдирал спину из лужи черного безумия, смывал остатки ночи ледяной водой и тащил тело к обрыву.
Молитва сотворялась все реже. Если вдруг начинала звучать, то вытягивала скрюченное тело вверх, и из перемешанных страхом осколков восставал человек. Светлый восставал человек, с огромной нежностью к миру. Так после тяжелой болезни человек способен на простое сострадание к беспомощности всего, в миру живущего. В такие моменты ангел стоял за спиной и смеялся. Алексей не решался обернуться и посмотреть.
Ночью страх брал в союзники темноту. Алексей, стараясь обмануть время, пораньше укладывался в кровать, но лишь разметывал себя по простыням. Бредил наяву, вслух разговаривая с воображаемым милиционером, недалеко от развальцованного бетонным молотом «Пежо»:
– Где ночевала погибшая?
– Где-то у подруги.
– Знаете, что женщина погибла не совсем одна?
– Нет. И не хочу. Бред. Я тут ни при чем. Прекратите этот допрос немедленно! Я имею право на адвоката.
Алексей знал, что это случится километрах в пятидесяти от деревни, там, где дорога резко изгибается под мостом, и малейшая ошибка, замерзшая лужа, неверный маневр в продавленной большегрузами колее сделают встречу автомобиля и опоры неизбежной.
Приехав поздним вечером, Ольга обходила комнаты и подбирала с полу свои покалеченные вещи. Не тряпок было жалко. Треснувший пополам фен или сжавшаяся на полу блузка приводили ее в отчаяние, как приводит в отчаяние проявление новых симптомов смертельного заболевания у любимого человека. Кот оказался ябедой и, встречая Ольгу, плаксиво жаловался на ужасы, пережитые в мире чужого безумия.
Никодимыч трубку не брал. Алексей звонил в течение трех дней после штурма, писал сообщения с просьбой перезвонить. Без результата жал кнопки домофона на железной двери подъезда.