Елена, любовь моя, Елена!
Шрифт:
Это правда?
– Нет, неправда! И потому, что первым вепря поразил твой отец, и потому, что по закону шкура зверя достается не ранившему его, а убившему. Еще больше запутали дело вмешавшиеся в спор дядья Мелеагра: старший из них – Плексипп – вырвал из рук Аталанты только что снятую шкуру, утверждая, что она по праву принадлежит ему как самому старшему из участников охоты. Тут Мелеагр, недолго думая, набросился на дядю с мечом и пронзил его. В общем, в тот день много чего случилось, и слишком долго пришлось бы перечислять погибших из-за этого чудовища. [72] Да, проклятье Артемиды было не пустым словом!
72
После
– Но как же вышло, что при стольких прославленных претендентах, превосходивших отца и по возрасту, и по силе, клыки достались именно ему?
– Да просто все, не желая облагодетельствовать кого-нибудь из соперников, решили отдать этот трофей безвестному юноше. Воспротивился этому решению только…
Но кто именно воспротивился решению, Леонтий так и не узнал, ибо в этот самый момент в дом вошел Эваний. За ним на почтительном расстоянии следовала группа островитян. Критец с обиженным видом вышел на середину помещения. На его груди позвякивала цепь, украшенная клыками вепря.
– О Эваний, сын Косинида, о славный возничий колесниц, – сразу же заговорил Нестор, – тебе конечно же ведом царь Гавдоса и мой дражайший друг Неопул. Так вот, он исчез: трупа его не нашли на поле брани, и оружие его не досталось троянцам. Одни говорят, будто, отправившись в дозор к стенам Трои, он был сражен стрелой какого-то дарданца, другие клянутся, что он пал от руки грабителя, позарившегося на его доспехи. Сейчас здесь с нами юный Леонтий, единственный сын Неопула, и он утверждает, что видел на тебе цепь, принадлежащую его отцу. Впрочем, я и сам могу засвидетельствовать, что клыки вепря, красующиеся сейчас у тебя на груди, – те самые, что в день благополучной охоты на калидонского вепря мы единодушно решили отдать Неопулу Честному.
– О благородный Нестор, – отвечал Эваний, едва тот договорил, – я не столь искусен в хитроумии и недомолвках, как Одиссей, и хотел бы услышать от тебя прямое обвинение. Ибо если меня обвиняют в том, что я убил Неопула, чтобы заполучить его доспехи, то моим ответом может быть только удар меча.
– Ты слишком горячишься, о Эваний, из-за простого вопроса, – сказал Нестор, ничуть не смущаясь реакцией критца. – Лучше бы тебе приберечь свою ярость до схватки с троянцами. Пока же ответь мне на один вопрос: как попала к тебе цепь Неопула?
– Ты знаешь, о Нестор, что я мог бы тебе не отвечать, так очевидно оскорбление, нанесенное мне твоими словами, – гневно воскликнул Эваний, – но поскольку я уважаю твои седины, то отвечу так, как мог бы ответить отцу моего отца, призвав на подмогу все свое терпение и смирение: эту цепь я выменял на бронзовые поножи и изукрашенный щит у Двух Источников вблизи Трои. Там, в месте, где сливаются две реки, стирают прачки. Принесла ее мне женщина редкостной красоты – с длинными белокурыми волосами и вроде бы голубыми глазами. Я говорю «вроде бы», потому что цвет глаз у нее переменчивый – то зеленый, то небесно-голубой. А кожа такая белая и бархатистая, что готов поклясться: она родом с Аргинусских островов. И если сын Неопула хочет получить эту цепь в память об отце, пусть возместит мне, честно купившему ее, а не снявшему с покойника, расходы и вернет то, что я отдал чужеземке с переливчатыми глазами: изукрашенный щит и бронзовые поножи.
В те времена, как вы сами догадываетесь, еще не существовало понятия «скупка краденого», и потому никто не мог бы обидеть Эвания больше, чем это сделал Нестор. Во всяком случае, Гемонид и, несколько менее охотно, Леонтий приняли слова критца за правду и попросили его поточнее указать место, где можно встретиться с таинственной красавицей. Насколько мне известно, южнее Трои действительно били Два Источника: в одном из них вода была ледяная, а в другом – обжигающе горячая. [73] Говорят также, что место это посещали только троянки, приходившие туда группами под охраной воинов – стирать белье своим мужьям.
73
Гомер, «Илиада», XXII (149–153).
Эваний посоветовал Леонтию и Гемониду, решившим отправиться к Двум Источникам, вести себя очень осторожно и обязательно переодеться ликийскими торговцами. Он еще не кончил рассказа о женщине с переливчатыми глазами, как донесшийся с улицы шум прервал их беседу. В мегарон вбежал запыхавшийся гонец.
– О укротитель коней Нестор, – закричал он, – ахейцам нужна твоя неотложная помощь: Гектор сломал стену в крайнем левом углу нашего лагеря, и множество троянцев с копьями переправились через оборонительный ров! Диомед ранен в пятку, у царя народов Агамемнона пронзена стрелой рука, а у Одиссея кровоточит жестокая рана. Прекрасный Эврипил, любимый сын Эвемона, распростерт на земле, и ему врачуют раны фессалийцы. К тебе, о Нестор, послал меня царь Махаон, сын Асклепия, тяжело раненный в плечо длиннокудрым Парисом: никто не может извлечь из его раны стрелу о трех наконечниках. Махаон просит, чтобы ты приехал поскорее на колеснице и привез с собой искусного целителя, умеющего обращаться с такими наконечниками, поскольку Подалирий, брат его, и тоже сын Асклепия, отбивается от дарданцев. Спеши же, сын Нелея, спеши, дорога каждая минута!
Если дорога каждая минута, мог бы возразить ему Нестор, то ты не болтал бы так долго, а просто попросил меня как можно скорее привезти достойного врачевателя. Махаон, один из самых близких друзей Нестора, сам был искуснейшим лекарем. И он, и брат его Подалирий переняли искусство врачевания у отца – Асклепия, обученного некогда кентавром Хироном. Первый специализировался в хирургии, второй слыл знатоком внутренних болезней.
Прибыв на поле боя, Нестор сразу же понял, что положение весьма серьезное: враг наступал со всех сторон и порядки ахейцев вот-вот могли быть смяты. В нескольких местах троянским колесницам удалось проникнуть в ахейский лагерь, и через образовавшиеся проломы хлынули, как река в половодье, толпы громко орущих людей с копьями. Они все ближе подступали к шатрам. Аякс Теламонид и Одиссей яростно отбивались от наседавших на них десятков троянцев. Следуя за Гомером, мы можем сравнить эту сцену с битвой ветвисторогих оленей против стаи кровожадных шакалов. [74] Но несмотря на отвагу ахейцев, враг захватывал все новые позиции.
74
Гомер. «Илиада» (XI, 474).
Между тем Парис, опьяненный радостью победы над Диомедом, всячески издевался над ним.
– О спесивый Тидид, – кричал он, – наконец-то я в тебя попал! Не зря потрачена моя стрела. Ах, попасть бы тебе пониже живота: ты, наглый, был бы уже сейчас на пути в Аид!
– О сын Приама, – отвечал ему Диомед. – Да ты просто лучник, вот кто! Хвалишься своей прической, перемигиваешься с девчонками, но, будь у тебя, хилый франт, хоть немного мужества, ты отбросил бы лук – оружие трусов – и, как воин с воином, сразился бы со мной на мечах. Ты похваляешься, что поразил меня, хотя и задел-то только пятку! А мне это все равно, что царапина, нанесенная ревнивой женщиной или неосторожной служанкой.
Нестор не терял времени зря: с помощью возничего Эвримедонта, он подхватил раненого друга и быстро увез его к себе домой. Здесь Махаон, превозмогая боль, сумел объяснить поджидавшему раненых молодому хирургу, как надо извлекать трехглавый наконечник стрелы. Сын Асклепия не издал ни единого стона: одной рукой он вцепился в плечо Нестора, а другой поднес ко рту волшебную траву с болеутоляющими свойствами.
Минут через десять явился Патрокл, ближайший друг Ахилла. Едва завидев героя, Нестор пригласил его в мегарон, где собрались и остальные.