Елена, любовь моя, Елена!

Де Крешенцо Лючано

Леонтий промолчал: не все ли равно, Елена она или Экто, главное, что он ее любит.

– А где живет Поликсена? – спросил он чуть погодя.

– Вот она-то как раз живет во дворце, но встречаемся мы с ней в святилище Афины.

– Тогда пошли скорее! – заторопил ее Леонтий.

– Тебе не хочется сначала заглянуть ко мне? – спросила Экто. – Познакомиться с ним?

– С кем?

– С моим мужем. Он инвалид, потерял на войне руку.

– Нет, не желаю его видеть! Мне приятнее думать, что у тебя нет никакого мужа, – решительно сказал юноша, ускоряя шаг.

– Ты истинный ахеец! Все вы сначала что-то напридумываете, а потом начинаете верить своим же фантазиям!

Леонтий с интересом наблюдал за снующими по улице

троянцами. Для него было неожиданностью, что враги, в сущности, ничем не отличаются от греков. Те же лица, те же женщины, матери семейств, в поте лица занимающиеся теми же делами, что и женщины у него на родине: носят воду от источника, таскают мешки с мукой, прикрикивают на детей, хлопочут по дому. Даже городской дурачок походил на гавдосского. Троянские воины в обыденной жизни – если не считать различия в снаряжении – были совсем как ахейские: такие же шумливые и веселые, обычные молодые ребята. У большинства из них даже пушок на щеках еще не пробился. «Если бы противники могли присмотреться друг к другу, – подумал Леонтий, – когда они сидят за столом со своими детьми, женами и родителями, наверно, и войны никогда бы не было!»

Они шли вдоль троянской стены и минут через десять добрались до Скейских ворот. В шумной, крикливой толпе воинов, рабов, женщин и торговцев юный ахеец остался незамеченным. Леонтий глянул за ворота и менее чем в двух километрах от городских стен заметил необычное движение ахейской рати, в передних рядах которой неслись боевые колесницы. Ахейцы направлялись к северу, из чего можно было сделать вывод, что битва между греками и троянцами произойдет где-то на берегах Симоиса. Ничего больше понять он не мог, ибо для этого ему пришлось бы выйти за ворота или подняться на одну из башен. Между тем и из Трои стали выходить отряды пеших воинов и выезжать боевые колесницы. Все они тоже направлялись к месту слияния двух рек. По яростным крикам, которыми командиры подбадривали своих ратников, Леонтий понимал, что битва будет отчаянной, и не мог не испытывать угрызений совести: его товарищи рискуют жизнью, а он, видите ли, волочится за замужней женщиной. «Я ведь пришел сюда затем, – утешал он себя, – чтобы узнать что-нибудь об отце». Но это была уже неправда или неполная правда: в Трою Леонтий проник еще и потому, что умирал от желания вновь увидеть Елену, или Экто, или как там ее зовут.

– Идем же, нас ждет Поликсена! – поторопила Леонтия женщина, потянув его за тунику.

В центре храма во всем своем блеске красовалось небольшое деревянное изображение Афины, так называемый Палладий. Увидев его, Леонтий вспомнил, что говорил ему Гемонид, когда они ходили к оракулу Аполлона: «Трою не смогут разрушить до тех пор, пока Палладий стоит в храме. Кто-нибудь из наших непременно должен его похитить». И вот именно у него, Леонтия, есть сейчас такая возможность: протяни руку, схвати Палладий и беги к своим. Если действовать неожиданно и воспользоваться тем, что ворота открыты, он сможет это сделать. Потом о его подвиге будут рассказывать у костров: всем захочется услышать легенду о Леонтии Гавдосском – юном критце, сумевшем выкрасть Палладий! Но вид двух вооруженных воинов, охранявших святыню, сразу же охладил его пылкие мечтания о славе.

Как гласила легенда, деревянное изображение Афины упало с неба во время возведения Трои, и не просто упало, а своим ходом переместилось в центр храма.

Говорили также, что внутри Палладия был спрятан механизм, благодаря которому богиня время от времени потрясала копьем. Леонтий долго вглядывался в Афину, но никакого движения так и не заметил.

Подумать только: спустя всего несколько дней Палладий действительно будет украден. И кем? Двумя отпетыми жуликами – Одиссеем и Диомедом, вернее, даже одним из них.

Похищение было совершено ночью, после длившейся целый день кровопролитной битвы, то есть когда были все основания полагать, что выбившихся из сил троянцев сморил крепкий сон. Двое храбрецов вышли в путь незадолго до полуночи и направились прямо к восточной стене, где было меньше охраны, поскольку она считалась почти неприступной. Лазутчики

прихватили с собой огромную лестницу, специально сделанную итакскими плотниками по меркам, снятым Одиссеем «на глазок». [84] Однако, несмотря на расчеты, лестница оказалась недостаточно высокой, так что одному из героев пришлось вскарабкаться другому на плечи. Но кто перелез через стену, а кто остался снаружи? Кто похитил Палладий? На следующий день и тот, и другой заявили, что подвиг совершил именно он. Одиссей кричал, что он проделал все в одиночку, а Диомед якобы вырвал похищенный Палладий у него из рук. Диомед же доказывал, что, когда он нес Палладий, Одиссей накинулся на него и ему чудом удалось спастись от смерти: в свете взошедшей луны он увидел на земле тень руки с занесенным кинжалом и отскочил. Определенно можно сказать лишь одно – в ахейский лагерь наши джентльмены явились в следующем порядке: Одиссей бежал впереди, а Диомед поспешал за ним, пиная его в зад. Такая форма придания ускорения вошла потом в историю как «импульс Диомеда».

84

Рассказывают, что, желая проникнуть в Трою и разведать обстановку, Одиссей переоделся нищим и велел Диомеду избить себя до крови. В таком плачевном виде он попросил у троянцев убежища, а те сжалились над ним.

Но вот наконец в храме появилась младшая дочь Приама Поликсена. Леонтий приветствовал ее, склонив голову. Первое впечатление было приятным: перед ним стояла хрупкая девушка с тонкими чертами лица, чем-то похожая на его сестру Ланикию.

– Это Леонтий, – представила юношу Экто, – я тебе о нем рассказывала.

– Сын Неопула? – спросила Поликсена, явно пытаясь выиграть время.

– Да, именно он.

Поликсена разглядывала Леонтия еще несколько секунд: было заметно, что она не вполне ему доверяет. Все-таки юноша явился из вражеского стана. Потом Поликсена перевела умоляющий взгляд на Экто.

– Ну же, Поликсена, смелее, – подбодрила ее та, – скажи сама, о чем мы договорились с тобой прошлой ночью. Ты не знаешь Леонтия, но можешь мне поверить: он человек очень душевный, и никто лучше его не поймет твоих тревог.

– Мы знакомы с Неопулом уже четыре года, – начала Поликсена, опустив глаза, – …и я могла бы о нем рассказать многое, но мне нужна твоя помощь.

– Я готов сделать для тебя все, о чем попросишь, – ответил Леонтий, как обычно не соизмеряя свои обещания с возможностями.

– Мне хотелось бы… – прошептала Поликсена, но тотчас умолкла.

– Короче говоря, – взялась за дело Экто, – Поликсена хочет, чтобы ты связал ее с Ахиллом.

– С Ахиллом! – удивленно протянул Леонтий, но потом, решив, что не совсем ее понял, спросил: – Ты какого Ахилла имеешь в виду? Уж не Пелида ли?

– Да, да, именно Пелида, – подтвердила Экто. – Хочешь верь, хочешь нет, о Леонтий, но только это правда: когда Ахилл расправился с Троилом в храме Аполлона, Поликсена тоже была там. Дрожа от страха, она спряталась за статую бога. Бедняжка поневоле присутствовала при чудовищном насилии, совершенном над ее братом, но на нее произвела неотразимое впечатление любовная ярость Ахилла. Ей бы возненавидеть человека, убившего ее брата, а с ней приключилось нечто противоположное: должно быть, Эрот перевернул ей сердце.

– Но это же ужасно! – вырвалось у Леонтия. – И при чем здесь мой отец?

– Мы с тобой совершим обмен, – сказала Поликсена ледяным тоном. – Ты передашь мое послание Ахиллу, а я потом расскажу тебе все о Неопуле. Ну, а насколько ужасна моя любовь, судить богам.

– И ты считаешь, что наш герой, Ахилл, захочет иметь дело с такой испорченной особой, как ты? – отрезал Леонтий, решительно не желавший скрывать своего презрения к Поликсене.

– О ахеец, – спокойно ответила Поликсена, – прибереги поучения для женщин своей страны и подумай хорошенько. Если ты действительно хочешь узнать о судьбе своего отца, передай Ахиллу следующие слова: «Поликсена согласна на назначенный тобой день и час».