Елена Троянская
Шрифт:
«Зачем думать о зиме, когда на пороге лето». В этих словах вся суть Париса. И даже спустя столько лет, вспоминая его, я представляю лето и тепло, которые он словно нес с собой, где бы ни появлялся. В моей памяти его образ навеки связан с цветущим полем, порханием бабочек, ласковым ветром. Как долго длится зима моей жизни! Жизни, в которой больше нет его.
Парис притормозил колесницу.
— Куда теперь, моя любовь? Мы объехали стены кругом.
В моей голове раздался грохот, цокот копыт, визг колесниц, крик и плач. Они доносились из-за
Хватит! — приказала я себе, сжав голову руками. Хватит!
— Что с тобой? — встревожился Парис.
— Ничего, — резко сказала я. — Ничего.
Я огляделась вокруг. Стены стояли молчаливые, неподвижные.
— Я взял вино, сыр и фиги. Давай сядем на берегу Скамандра, в тени, и поедим.
Уже смеркалось, когда мы въехали в город через Дарданские ворота. Массивные створки были закрыты, нам пришлось стучаться. Обычно после захода солнца в город никого не пускали, а на небе уже показались первые звезды.
В покоях Париса нас дожидался посыльный.
— Приам немедленно требует вас к себе! — мрачно сообщил он.
Даже не сменив одежды, только смыв пыль с лиц и ног, мы последовали за ним. Войдя в зал заседаний совета, мы обнаружили Приама в обществе нескольких мужчин. Как только мы вошли, они окружили нас.
— Наконец-то вы изволили явиться! — рявкнул Приам, глядя на Париса. — Разве я не велел вам находиться в своих покоях? Как посмели вы уехать из города и заставить нас ждать?
Парис не стал ни извиняться, ни возмущаться. Он просто улыбнулся и пожал плечами.
— Дорогой отец, погода выдалась прекрасная, так и манила за город. Я не думал, что наша прогулка так затянется.
Дородный осанистый мужчина издал сдержанное покашливание, которое выражало неодобрение. Но он промолчал, дожидаясь ответа царя, чтобы из него извлечь руководство к действию.
— Ты вообще ни о чем не думаешь, дорогой сын. — Приам улыбнулся. — Но давайте перейдем к делу. И без того много времени потеряно. Калхас здесь. Я намерен его послать к оракулу узнать, какая судьба нам уготована.
Полный мужчина выступил вперед и склонил лысую голову. Глаза у него были птичьи: зоркие и пристальные, лицо — притворно-ласковое, словно он пытался скрыть свои мысли.
— Я приложу все усилия, чтобы добраться до оракула и вернуться как можно скорее, — заверил Калхас. — О чем мне надлежит спросить оракула?
Его манера говорить напоминала оливковое масло: скользкая, елейная.
— О будущем Трои, больше ни о чем. У нас находится царица Спарты. Мы приняли ее, признали ее брак с троянским царевичем. Что теперь произойдет? Вот и все, очень простой вопрос.
— Боюсь, ответ может оказаться не столь простым. Что, если оракул…
— Добейся прямого ответа! Продолжай вопрошать, пока не получишь его! Не позволяй прятаться за двусмысленностями!
— Великий царь, дозволено ли мне высказать свое мнение?
Вперед выступил невысокий человечек; остатки
— Да, слушаем тебя, Пандар.
— Как брат Калхаса, я понимаю, сколь сложную задачу ты задаешь ему. Ты хочешь, чтобы он переплыл моря, пересек сушу, добрался до оракула и вернулся назад, не попав в руки греков. Ты представляешь…
— Да, я представляю! Он прорицатель! Если он не поможет нам, то чего он стоит? — воскликнул Приам, оглядывая присутствующих. — Пусть берут слово только те, кому есть что сказать по существу! Уже поздно, мое терпение на исходе.
К Приаму приблизился изящно одетый человек. Его немолодое лицо было красиво, серебристо-седые волосы пышны.
— На мой взгляд, великий царь, в этой поездке нет необходимости. Зачем отправлять Калхаса в опасное путешествие? Мы и так знаем ответ. Просто он нам не по нраву, поэтому мы надеемся получить другой. Но пифия, жрица Аполлона, снова скажет то же самое: Елена должна вернуться в Грецию, а то не миновать беды.
— Антенор, — ответил Приам, — я не ставлю под сомнение твою мудрость. Твои слова всегда просты и понятны. Но все ли обстоятельства мы учитываем? Возможно, есть силы, о которых мы не ведаем. Поэтому нужно спросить совета у богов. Это случай незаурядный, его нельзя охватить одним здравым смыслом.
Антенор выпрямился.
— Я думаю, великий царь, что в любом случае нельзя пренебрегать здравым смыслом. Когда им пренебрегают, тогда происходит трагедия. Мы слишком настойчиво доискиваемся исключений из правил и скрытого смысла. Правда же состоит в том, что греческую царицу привезли в Трою. Греки — вздорный, воинственный народ. Мы знаем, что Агамемнон много лет ведет разговоры о войне и запасается оружием. Чтобы напасть на нас, грекам не нужна серьезная причина. Когда хотят воевать, сгодится любой предлог. Вот почему я говорю: нужно отправить Елену обратно. Верните ее, пока еще не поздно!
Еще один человек выступил вперед. Он был широколицый и рыжеволосый. Походка выдавала в нем бывалого воина.
— Разве стены Трои недостаточно прочны, чтобы устоять перед жалкими нападками кучки иноземцев? — закричал он. — О чем мы здесь толкуем? О сотне-другой ничтожных греков, которые по наущению Агамемнона пересекут море и высадятся под Троей. Собьются в кучку на берегу и будут ютиться в тени своих кораблей. Почему мы трясемся от страха при одной мысли о них? Ведь ничего еще не произошло и вряд ли произойдет!
— Ты прав, Антимах, — кивнул ему Приам и посмотрел на остальных, но все хранили молчание. — Нас пугают плоды собственного воображения. Потому и нужно, чтобы оракул сообщил, что на самом деле нас ждет. Ступай, Калхас, и чем скорее, тем лучше.
По рядам собравшихся пробежал ропот и шепот, но слова не взял никто. Чья речь понравилась им больше — осторожного Антенора, который предлагал отправить меня домой, или отважного Антимаха, который верил в мощь троянских стен?
Калхас подошел к нам с Парисом и поклонился.