Елена Троянская
Шрифт:
Рассказывают об Острове блаженства. Якобы боги переносят туда людей живыми, и, вкушая счастье, они живут вечно на этом острове, бесконечно далеком от нашей земли. И мы с Парисом перенеслись на этот остров, где можно вечно касаться друг друга, никогда не стареть, где страсть никогда не иссякнет, а солнце не взойдет, положив конец ночи любви.
В той комнате не было времени. Оно тянулось, как кусок выделанной кожи, и час превращался в два. Все было в нашей власти, и любое мгновение мы могли повторить, как поэт — наиболее
Наконец мы заснули. Свет солнца пробился в окно. Мы не позаботились его занавесить: ночью не думалось о том, что наступит утро.
Парис приподнялся на локте.
— Идиотское солнце, нет ему покоя! Как оно смеет врываться к нам?
Он подошел к окну и задернул шторы, но они были недостаточно плотны, чтобы защитить нас от непрошеного гостя.
— Никогда раньше я не защищался от солнца. Я всегда вставал вместе с ним.
Солнечный луч ласкал его тело, и в утреннем свете его фигура казалась божественной.
— Солнце дарит мне дневного Париса. Разве я могу сердиться на солнце?
Каждый час, каждая минута принадлежали нам. У нас не было врагов. Все они сложили дары к нашим ногам.
Но никуда не денешься, пришлось покинуть наш Остров блаженства, комнату Париса. За ее стенами нас ждала Троя. Об этом напомнил слуга, который передал, что царь и царица велят прийти.
И вот я стояла перед ними в их личном покое, стараясь отогнать мысли о прошедшей ночи. Приам выглядел усталым. Он крепко сжимал руками подлокотники трона, словно боялся упасть. Гекуба, сидевшая рядом с ним, вид имела непроницаемый.
— Церемония была проведена как полагается, с соблюдением всех правил, — заговорил наконец Приам. — И люди охотно приняли участие в праздновании.
— Насколько мы можем судить, — промолвила Гекуба, ее голос звучал спокойно и размеренно.
— Но мы должны знать, что нас ждет. Я проявил решительность вчера вечером. Но у богов свой взгляд на все. И кроме того, греки. Что сделают они, когда узнают, что я солгал им?
— Отец, не надо волноваться. Говорю тебе, ничего не произойдет — как всегда в подобных случаях. Люди поговорят-поговорят и забудут. Единственный человек, который действительно пострадал, — это Менелай. Но у него нет армии.
Я была поражена. Мне не доводилось слышать, чтобы Парис рассуждал так здраво и логично. И ведь он прав: у Менелая нет армии. Парис ошибался в одном: больше всех пострадала Гермиона. Моя Гермиона. Я почувствовала острую боль.
— Я хочу знать, что нас ждет. Я посылаю Калхаса, моего прорицателя, к Дельфийскому оракулу.
— Отец, зачем?
— Затем, что мы должны знать, какие беды вы навлекли на нас! — сказала Гекуба. — Разве можно не узнать цену, которую
— А как насчет сивиллы? Неужели поблизости нет ни одной? — спросил Парис.
— О! Сивиллы не так надежны.
А Клитемнестра говорила обратное.
— Я рада слышать это, — призналась я. — Одна сивилла предрекла, что из-за меня прольется много крови греческих мужей.
Приам вздрогнул.
— Что? Что она предрекла?
— Я была совсем маленькой девочкой. Но до сих пор помню, как она сжала руками мою голову и прокаркала свои ужасные пророчества. Она сказала…
Всю жизнь я пыталась стереть эти слова из своей памяти. Теперь я пыталась их восстановить.
— Она сказала, что Европа пойдет на Азию, и начнется великая война, и погибнет множество греков.
Наверное, мне не следовало этого говорить, но было уже поздно.
— Мой отец очень боялся этого предсказания. Поэтому он заставил моих женихов — их собралось очень много со всей Греции — поклясться, что они будут поддерживать моего избранника и не станут враждовать друг с другом. Он надеялся таким образом обойти проклятие.
— О боги! — простонал Приам и обхватил голову руками. — Он думал, что греки будут проливать кровь друг друга. Он не учел, что греки все вместе могут сражаться в чужой стороне. Кровь греков может пролиться разными способами — он подумал только об одном! Какова вероятность, что бывшие женихи вспомнят об этой клятве?
Я представила себе своих женихов, их эгоизм. Они давно потеряли интерес к этой истории, поскольку я выбрала другого. Это было десять лет тому назад.
— Очень маленькая, — ответила я. — Все правители греческих городов гораздо больше озабочены собственными делами. Вряд ли они захотят рисковать жизнью ради своего соперника — несмотря на клятву. Отец приказал им поклясться на кусках лошадиного мяса, с тех пор минуло много лет.
— Все равно мы должны посоветоваться с оракулом, — стоял на своем Приам.
Это была моя первая встреча с его упрямством.
— Да, — подтвердила Гекуба. — Оракулом пренебрегать нельзя.
Приам поднялся.
— Ты должна поговорить с Калхасом, — посмотрел он на меня. — Важно, чтобы он познакомился с тобой, прежде чем отправится к оракулу и будет вопрошать о тебе.
— Для чего? — спросил Парис. — Оракул и так все знает. Какая разница, будет ли с ней знаком Калхас?
— Хватит задавать вопросы! — Глаза Приама сверкнули из морщин. — Ты уже задал слишком много вопросов — и совершил много сомнительных поступков.
— Делайте, как велит отец. Когда придет Калхас, мы пошлем за вами, — сказала Гекуба.
Она тоже поднялась и встала рядом с Приамом. Они прошли мимо нас, высоко держа головы на несгибаемых шеях.
— Обращаются со мной, как с десятилетним мальчишкой, — пробурчал Парис.
— Думаю, в их глазах ты и есть мальчишка.