Елена Троянская
Шрифт:
— На меня первую обрушится ярость греков, когда они захватят город, — сказала я и тут же поправилась: — Если захватят.
— Нет, тебя они не тронут. Во-первых, ты тоже гречанка. Во-вторых, ты станешь для них наградой за победу.
— Нет, лучше смерть!
— Но ты не умрешь, — спокойно повторил он. — Ты сильная. Ты живучая. И если Андромаха будет держаться поближе к тебе, она тоже спасется. А может, и мой сын.
— Прошу тебя, Гектор! — Я коснулась пальцами его губ. — Не произноси ужасных слов. Слова обладают способностью сбываться.
—
— Обещаю. Но будущее не обязательно будет таким ужасным.
— Вот и хорошо. Возьми Андромаху с собой, куда бы ты ни отправилась. А мне пора идти.
Он закрепил ремень шлема у подбородка, быстро догнал свое войско и покинул город.
В тот день Гектор вернулся живым и был встречен бурным ликованием. Он прошел к себе во дворец, где, я знала, его обняла Андромаха. Она и не ведала, что муж поручил ее моим заботам.
Задача, которую он возложил на меня, была не из легких: чтобы опекать Андромаху, надо самой уцелеть во что бы то ни стало! «Ты живучая», — сказал он. По-моему, это прозвучало как оскорбление. Живучими бывают крысы, которые бегут с тонущего корабля. Они думают только о себе, живут только для себя, лишены совести и чести. Не является ли живучесть противоположностью благородства? Как там Геланор сказал о Гекторе — «он слишком благороден, а благородством войны не выигрывают»?
Может, мы с Геланором — одного поля ягоды? Он — со своими снарядами, начиненными скорпионами, я — со своим инстинктом самосохранения. И все же на мой счет Гектор ошибается. Будь инстинкт самосохранения моей главной движущей силой, я бы никогда не покинула Спарту.
Конечно, Гектор ошибается. Наверняка ошибается.
Последовали несколько дней неофициального перемирия. До меня дошел слух, что Антенор вернулся к своей излюбленной идее: нужно вернуть Елену грекам. Я решила переговорить с ним, прежде чем он обратится с этой идеей к народу.
Никто не отказал бы прославленной Елене во встрече по важному делу. Я знала, что Антенор примет меня, даже если не питает ко мне личной симпатии. Когда слуга объявил советнику о моем приходе, тот передал, что выйдет немедленно. Он появился, влача за собой длинный шлейф, с притворной улыбкой.
— Дорогая царевна, приветствую тебя, — склонил он голову.
— И я тебя, почтенный советник.
— Пройдем, чтобы никто не помешал нашему разговору.
Антенор сделал слуге выразительный жест рукой, который означал, что нас беспокоить воспрещается. Я последовала за хозяином в глубь его темного жилища.
Комната, в которую он привел меня, была невелика, но обставлена с большим вкусом: каждый предмет в ней предназначался для того, чтобы радовать глаз. Напольная ваза в форме осьминога, несколько чаш чистейшего золота на полках вдоль стен.
Антенор кивнул в их сторону.
— В одной — кипарис, в другой — иссол, — пояснил хозяин. — Каждый из этих ароматов я нахожу слишком крепким, но их сочетание подобно гармоничному браку!
Он помахал ладонью над струей ароматного дыма, сделал глубокий вдох и только после этого повернулся ко мне.
— Чему обязан честью твоего посещения, прекрасная царевна?
— Ты отлично знаешь, — ответила я, садясь на стул, на редкость неудобный, несмотря на прекрасную обивку. — Ты снова выступил с предложением, чтобы я вернулась к грекам, хотя мое возвращение не повлияет на ход войны, и ты наверняка это понимаешь.
Я подумала, сказать ли ему о попытке вернуться, которую я предприняла самостоятельно, и решила, что не стоит.
— Почему ты так считаешь?
— Потому что единственный человек, который озабочен моим возвращением, — это мой бывший муж, Менелай. Что касается остальных, то им нужны богатства Трои, а не я.
Он пристально смотрел на меня. Дошел ли до него смысл моих слов?
— Агамемнон начал говорить о походе на Трою задолго до моего бегства. Он давно строил эти планы. Мое возвращение для него ничего не значит, — уточнила я.
— Ты боишься возвращаться?
Антенор откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.
Это было слишком!
— Нет! Я даже решила вернуться. Но умные люди убедили меня в бессмысленности этого поступка. И я послушалась. Греки приплыли сюда не ради Елены. Я не столь глупа, чтобы так думать.
Он смотрел на меня, словно прикидывая, можно мне верить или нет. Я тоже смотрела ему прямо в глаза. Вдруг в моей голове всплыли давние намеки моей матери отцу о том, как в его отсутствие она принимала троянского посланца и что эта обязанность не была ей в тягость.
Антенор был хорош собой, даже красив. Такой вполне может приглянуться царице, особенно заскучавшей в одиночестве.
— Ты мудрая женщина, — сказал он наконец.
— Мне это качество досталось по наследству.
— От кого?
— Не знаю, но кто бы он ни был, я испытываю к нему искреннюю благодарность.
— Безусловно, человек должен питать благодарность по отношению к своим предкам, — кивнул Антенор. — Значит, мы не будем делать никаких предложений грекам. Что ж, мой друг…
— Разве я твой друг? Если так, то я рада. В таком случае нас можно считать старыми друзьями. Насколько я могу судить, ты некогда посещал Спарту и знаком с моими родителями.
— Увы, только с матушкой. — Он развел руками. — Твой батюшка отсутствовал в ту пору: воевал с Фиестом. Но твоя очаровательная матушка радушно встретила меня. Она показала мне дворец: чудесный дворец, который возвышается над долиной, над извилистым Евротом. Помнится, мы…
— Не сомневаюсь, что вы приятно провели время, — перебила я.