Елена Троянская
Шрифт:
Я посмотрела ему прямо в глаза.
— Похоже, мы с тобой принесли в Трою смерть. Мы сами должны встретить ее без страха. — Он прижал меня к груди. — Елена, я так хотел бы дожить с тобой до старости, пока она не разлучит нас. Но война…
Война, которую тоже мы принесли. Нельзя, чтобы за нас расплачивались Приам, Андромаха, младенец Астианакс.
— Это наша война. Кому ж, как не нам, в ней и погибнуть, — ответила я.
— Ты меня понимаешь.
— Понимаю, что мы навлекли беду на свои головы и на чужие. Ах, Парис, почему мы не проплыли
— Ничего не переделаешь. Раз мы уже здесь, нужно принять свою судьбу.
Ночь тянулась медленно. Встав утром, я заметила, что под одной из шкатулок с драгоценностями растекается красное пятно. Я сразу догадалась, в чем дело: брошь Менелая оплакивает умерших кровавыми слезами. Вытирать ее бесполезно: пятно никуда не денется, пока не закончится война, — таков был замысел Менелая.
Следующие несколько дней и днями-то не назовешь: непроглядная тьма. Когда я вспоминаю их, перед глазами мелькают во мраке факелы, тени, ночная стража, летучие мыши. Казалось, солнце больше никогда не взойдет. Гектор погиб, Троя погрузилась в неизбывную ночь.
Прошло восемь ночей после того, как отпылал костер над Патроклом, закончились погребальные игры в его честь, кости были собраны в золотую урну. Злоба же Ахилла нимало не утихала, словно питалась сама собой, и только разгоралась как костер. Приам страдал во дворце, потерял сон и почти лишился рассудка. Он знал, что Ахилл продолжает терзать и бесчестить тело Гектора, привязав его к своей колеснице и объезжая вокруг могильной насыпи Патрокла. Восемь дней! За это время тело благороднейшего из воинов наверняка подверглось тлению и увечьям, и все это на глазах у врагов!
Посланцы Приама, которые побывали у Ахилла с предложением выкупа, вернулись ни с чем: он встретил предложение смехом: «Я же сказал Гектору, что не отдам его тело, даже если мне предложат столько золота, сколько весит оно само! Не бронзы, а золота! И даже если предложат в двадцать раз больше — не отдам! Его тело достанется хищным птицам и диким псам!» С этими словами Ахилл дико расхохотался, сел в свою колесницу и умчался прочь, волоча за собой тело Гектора и крикнув напоследок: «Любуйтесь своим героем сколько угодно!»
На девятую ночь Парис с Деифобом хотели сами отправиться на переговоры с Ахиллом, но Приам запретил.
— И не смейте ослушаться моего запрета, как сделали ваши братья. Я сам пойду к нему.
Ни мольбы Гекубы, ни уговоры Андромахи, ни предупреждения Гелена — ничто не остановило его. Приам снял с себя все символы царского сана и собрался на поклон к Ахиллу.
— А если мне суждено умереть около греческих судов — рад я и смерти. Пусть Ахилл обезглавит меня. Сердце мое и без того истекает кровью. Мне предстоит совершить то, что ни одному отцу не под силу: поцеловать руку, убившую его сына.
Открыв драгоценные лари, Приам вынул дюжину больших тонкотканых покрывал, дюжину платьев, дюжину разноцветных ковров, дюжину золотом тканных плащей, дюжину хитонов, десять
Мы не находили себе места: садились, вставали, мерили шагами комнату, снова садились.
— Вернется ли он? — повторял Парис. — Нужно было поехать с ним, несмотря на запрет. Я бы подобрался вплотную к Ахиллу и убил его. А теперь… — Он в отчаянии разводил руками.
— Это нечестно — отправиться с мирным посольством и убить, — возразила я. — Так поступают коварные ассирийцы, но не троянцы.
— Нечестно? — фыркнул Парис. — Существует ли месть, которая превзойдет бесчестье, учиняемое им Гектору?
Конечно, Гектор, благороднейший из троянцев, не заслуживал такой участи.
— Гектора предали, — сказала я. — Ему померещилось, что Деифоб рядом. Гектор рассчитывал на него. А это был мираж. Богиня, принявшая человеческий облик. Беспредельное коварство. Ненавижу богов! — не сдержалась я. — Всех богов! Неужели они не могут вести себя как порядочные люди? Неужели даже на это они не способны? Неужели мы требуем от них слишком многого?
Парис положил руки мне на плечи.
— Говорят — причем мудрые люди говорят, — что боги не совершают ничего такого, что не свершилось бы естественным путем. Боги могут подстрекать нас, посылать сны и видения, но если даже мы не обратим внимания на сны и видения, ничего не изменится. Произойдет то, что должно произойти. Судьба Гектора — погибнуть от руки Ахилла, ибо Ахилл сильнее его. А моя судьба — или удача — любить тебя. И обещание Афродиты тут ни при чем.
Я вспомнила увитый розами грот Афродиты. Могу ли я с уверенностью утверждать, что она никак не повлияла на мое зрение? Что я смотрела бы на Париса теми же глазами, не побывай я в волшебном гроте? Теперь мне кажется, я неизбежно полюбила бы его, едва увидев. Неважно каким и когда. Например, на лугу, когда он укрощает лошадей… Или на палубе корабля, плывущего в Спарту… Или в горах, пасущего скот… Или убирающего навоз из хлева… При этой мысли я рассмеялась.
— Да, в глубине души я чувствую, что ты прав… — кивнула я.
— Но что с отцом? Мне становится плохо, когда я думаю, как он склоняет голову перед этим извергом!
Мы вышли на крышу, откуда открывалась равнина с окраиной греческого лагеря, но ничего не увидели. Ни движения, ни теней. Приама поглотила ночь.
Рано утром облачко пыли отметило приближение колесницы. Мы не видели, кто это, но Кассандра, стоявшая на стене, закричала, что отец возвращается, задолго до того, как он показался в виду.