Элеонора Дузе
Шрифт:
кулисами не принимает»,— говорил человек, стоявший у этой двери.
Поднялся шум, к двери подошел даже сам Эмиль Золя, но и его не
пустили. В публике был почти переполох, но тогда «сам Золя» сказал
громко, обращаясь к публике: «Таковы ее привычки... Что же поде¬
лаешь... Сегодня здесь хозяйка она,— и добавил:—Она права, тре¬
буя, чтобы искусство уважали».
Дузе вышла в Магде с сильно поседевшими волосами. Это фран¬
цузам показалось
хороша собою, а тут седая... Но на меня и на многих других это произ¬
вело очень сильное впечатление. Ясно, что Магда очень многое пере¬
жила за то время, что не была в родном доме. И еще одна деталь: когда
Магда па сцене вошла в свою старую квартиру, где она двенадцать
лет тому назад пережила свою большую беду, она прежде всего огля¬
дела всю комнату, все стены, как бы ища чего-то: все то же, ни одна
пылинка не тронулась с места (это одна из первых ее реплик). Ясно,
что она что-то отыскивала на стенах и наконец нашла... Это портрет
матери. И ее реплика по этому поводу была проникнута внутренними
слезами. В этот момент публике становится совершенно понятным ее
приезд домой. Ей хотелось посмотреть, как живет ее сестренка, и
вспомнить все, что было пережито здесь, когда еще была жива мать.
И этой детали тоже не было ни у кого из играющих роль Магды. Но
ведь и ремарки такой у автора не было. Это опять чтение подтекста, а
не только текста.
Дузе имела в роли Магды огромный успех. На другой день «Роди¬
на» повторялась. Я опять была в театре. Весь партер был полон, никто
не входил во втором акте в зал, так как уже с первого акта все места
были заняты. И шума не было вовсе. Ее выход был встречен громо¬
выми аплодисментами. А на другое утро в газетах были заметки о том,
что приехавшая артистка «воспитывает» парижскую публику, учит
ее хорошим манерам.
Спектакли шли своим чередом. Я смотрела все подряд столько раз,
сколько они шли. Таким образом, я видела почти весь ее репертуар.
Последний спектакль, на который у меня были билеты,— «Дама с ка¬
мелиями». Я говорю матери: «Послезавтра мы уезжаем, завтра послед¬
ний спектакль». Мать меня спрашивает: «Ну, а о цветах-то ты
подумала?» — «О каких цветах?» — «Как — о каких цветах? Разве ты
можешь уехать, не поднеся ей на прощанье цветов?..» — «Что же де¬
лать? Ведь у меня нет денег. В обрез на отъезд». Ну, мамочка моя
недаром любила театр и актеров. Она сняла с пальца золотое кольцо
и велела мне его заложить,
лал а.Рано утром я пошла на рынок, где я как-то видела целые вазы
полевых цветов, я купила там сноп васильков, сноп ромашек и сноп
красных маков. Цветы я послала в театр с запиской: «Я уезжаю. Спа¬
сибо за все. На прощание позволяю себе послать вам эти цветы, кото¬
рые одинаково растут на полях Италии, Франции и далекой России».
И что же из этого вышло... Я ранее обещала рассказать о моей послед¬
ней встрече с Дузе и об исполнении ею роли Маргерит Готье. Вот к
этому я и подошла. Я видела ее в Маргерит несколько раз. Обычно в
третьем акте она, после сцены с отцом Армана, писала ему письмо,
прощаясь с ним и со своей любовью, потом вставала и шла по ком-
пате, прощаясь с нею, и, подходя к дивану, падала на него с рыдани¬
ями. На этот раз Маргерит, приходя с прогулки, приносит с собою
цветы — это был мой сноп ромашек — и начинает ставить их в вазы
по всей комнате. Когда она проходила по комнате, несколько ромашек
упали у нее из рук и остались лежать на полу. И вот после сцены с
отцом Армана она хочет уйти из дома, где она прожила столько счаст¬
ливых дней, она обходит комнату, прощаясь с нею, и ей под ноги попа¬
дают упавшие на пол ромашки. Ромашки и по-итальянски и по-фран¬
цузски называются маргаритками. Она поднимает затоптанный но¬
гами цветочек, глядит на пего и говорит:
— Бедная маргаритка! * — и только после этого с рыданьями
* Игра слов: по-итальяпски mar her ita, mar gar На — эго и цветок маргарит¬
ка и женское имя Маргарита (Маргерита).
падает на диван лицом вниз и вся содрогается от горьких слез... И это
было у нее так потрясающе горько и сильно, что вся публика в театре,
во всем зале, даже в ложах встала и начала бешено аплодировать,
произнося полушепотом-полувслух: «Браво! Браво, Браво!..» Вот что
значит чистое творчество, творчество как оно есть! Вот такая слу¬
чайная мелочь, упавший под ноги цветок, дала ей возможность сделать
такую потрясающую деталь...
В своих воспоминаниях о Дузе одна крупная немецкая актриса,
Ирэна Триш 107, рассказывает о том, как ей после перерыва в пятна¬
дцать лет удалось случайно увидеть Дузе в Америке. Дузе приехала
туда после очень большого перерыва, уже совсем старая. Первый ее
спектакль был «Женщина с моря» Ибсена. Она вышла без грима,