Эльфийский бык 2
Шрифт:
А этот камень был мертв.
Обессилен. Будто вытянули из него все-то до капли. Он еще стоял, держался, но Ведагор кожей ощущал, сколь ненадежны эти стены, и колонны… что хватит малости, чтобы белый мрамор осыпался песком.
— Мне же осталось хранить то, что есть. Я и храню, хотя, конечно, есть искушение переделать… в современном стиле.
— Память нужна, — нейтрально ответил Ведагор.
— Это да… отец тоже говорил, что нужно помнить… обо всем нужно помнить, особенно об обидах.
—
Странный разговор.
И неприятный дом. Даже не в мертвом камне дело. А вот то ощущение чрезмерности внутри становится слишком явным. Огромный пустой холл. Статуя обнаженной девы на постаменте. Сложная каменная мозаика пола. Потолок с лепниной и росписью, причем донельзя знакомой росписью…
— Отцу хотелось впечатлять гостей, — сказал Свириденко, заметив интерес. — Вот он и решил воссоздать то, что считал прекрасным.
Сикстинская капелла и вправду была прекрасна.
И не только росписями.
Камень её помнил и прикосновения рук мастера, и его силу, сохраненную им и преумноженную светом собиравшихся на службы людей. Он и оживлял саму капеллу.
А дом… дом убивал всех, кто в нем.
Неужели сами этого не ощущают?
— Если вам интересно, я проведу экскурсию… к слову, у меня отличные коллекции.
— Чего?
— Живописи. И столового фарфора. Оружия опять же. Отец любил оружие… я тоже. Охотничье большей частью… а вы коллекционируете что-то?
— Камни, — сказал Волотов. — Я коллекционирую камни.
— Драгоценные?
— Некоторые — да… — сложно объяснить тому, кто не слышит и не понимает, что важен не внешний блеск и сияние камня, но запертая в нем сила.
А она бывает очень даже разной.
Анфилада.
И снова колонны. Лепнина. Картины и оружие. Сабли, шашки, палаши… парадный доспех и какие-то стяги, но с гербами Свириденко.
— Обед? До приема есть еще время… вам покажут ваши покои.
— Надолго не задержусь.
Братца выловит, уши надерет и можно домой… или не домой.
Будет видно.
— Понимаю, дела… я сам тоже предпочитаю жить в столице. И бизнес требует постоянного внимания. Ни на минуту не упустить. Наташенька, прикажи накрывать в малой столовой. Извините, большая даже для меня чрезмерно пафосна. Мой отец был очень честолюбивым человеком и мечтал, что род Свириденко станет великим и могучим…
— Кто о таком не мечтает?
— Именно… и здесь, в родовом имении… — Свириденко произнес это престранным тоном. — Особо ощущаются его надежды. Но увы… моя матушка не смогла дать ему детей… а я до сих пор вот не женился.
— Не нашли достойной?
— Как сказать… это старая история. Но последствия ощущаю по сей день, да…
Череда дверей.
И снова ощущение пустоты, будто этот огромный
— Но надеюсь, что сумею исправить все… очень надеюсь… женщины порой так упрямы… бестолковы… даже когда пытаешься им помочь.
Ментальным подавителем?
Столовая была малой только по названию. Огромное помещение, пустое и гулкое. Тот же мертвый камень, лепнина и позолота. Разве что легкие окна в пол несколько выбивались. И солнце, пробиваясь сквозь них, заставляло морщиться молодую женщину в алом платье.
— Моя дочь, Офелия — представил её Свириденко. — И единственная наследница…
Женщина одарила Ведагора очаровательной улыбкой. И сама она была красива.
Пожалуй.
Фарфорово-белая кожа. Темные волосы. Тонкие черты лица. Брови вразлет и огромные ярко-синие глаза.
Изящные пальцы.
И то же ощущение тьмы, но Ведагор заставляет себя поцеловать эту руку. И говорит что-то донельзя любезное.
— Красивое имя… необычное, как вы, — Ведагор позволяет себе убрать руку. И Офелия смеется, поясняя:
— Дед придумал… ему очень хотелось, чтобы хотя бы внуки стали настоящими аристократами. Вот и выдумал…
На шее Офелии сияют рубины. И немалой стоимости.
Браслет тоже неплох, как и шпильки, украшенные рубиновыми звездочками. Впрочем, в ней нет той избыточности, что царит вокруг. И пожалуй, её дед мог бы порадоваться.
У внучки получилось выглядеть аристократично.
— С моим супругом вы, кажется, знакомы, — бархатным голосом произнесла Офелия, подавая руки Севрюгину, который в этой столовой выглядел лишним элементом. — Он снова опоздал…
И легкая тень недовольства.
Но Егор Васильевич ощутимо вздрогнул.
— Не сердись, дорогая, — произнес Свириденко. — Он был занят…
— Да, да… я спешил, но… дела, дорогая… дела… вы как тут?
— Неплохо, — заверил Ведагор, делая вид, что не замечает внимательного и какого-то жадного взгляда Офелии. Все-таки поторопился он с аристократизмом.
Явно.
— И замечательно. Думаю, у нас понравится… а потом…
— Потом, — жестко осадил Свириденко. — Обед не терпит суеты… я осознал это, каюсь, не сразу…
А вот кормили неплохо, хотя Ведагор несколько отвык от этих представлений с вереницами лакеев, серебряными блюдами, тушками поросят и горами из жареных перепелов.
И квартетом музыкантов, что, скрывшись за ширмой, играл классическую музыку.
— Я так рада, что отец наконец решил открыть двери дома, пригласить гостей… — говорила большей частью Офелия, играя роль хозяйки дома. Супруг ей отвечал редко и односложно, привычно со всем соглашась. Иногда и Свириденко вступал в беседу.