Эликсир для мертвеца
Шрифт:
Бонафилья бросила на Ракель быстрый, испуганный взгляд и поднялась.
— Конечно, — негромко ответила она, прижимая к груди шитье, будто щит, и пошла к скамье поддеревом, словно смелый заключенный, поднимающийся на помост виселицы.
Ракель повернулась спиной к жениху и невесте, перед ней стояла дилемма. Ее присутствие во дворе было необходимо для их разговора; если оставить их одних, то Бонафилья побежит за ней. Но в послеполуденной тишине, благодаря какому-то свойству теплого воздуха, ей со своего места было слышно каждое их слово. Если отойти,
— Приятная у тебя была сегодня прогулка? — спросил Давид.
— Я оставалась здесь, — тут же ответила Бонафилья. — У меня было много приготовлений на завтра, — добавила она.
— Также, как всегда во второй половине дня с тех пор, как ты здесь? — холодно спросил Давид.
— Мне что, нельзя выходить из дома время от времени? — сказала она вызывающе. Повернувшись, Ракель увидела, что она вскинула голову, как всегда при расспросах, и подавила порыв выкрикнуть ей предостережение. Бонафилья избрала потенциально гибельную стратегию атаковать противника, сила и реакции которого неизвестны. — Я никогда не выхожу без вуали или в одиночестве. Мне нужны свежий воздух и движение, как и всем.
— Тебе как будто не нравятся воздух и движение, когда на прогулку выходит семья, — сказал он, пристально глядя на нее, — или даже твоя подруга Ракель. Предпочитаешь тайком уходить, когда все отдыхают. За какого дурака ты принимаешь меня, Бонафилья?
— Ты шпионил за мной, — сказала она обвиняюще.
Ракель уронила наперсток и нагнулась вбок за ним, увидев при этом, что щеки Бонафильи красны от возмущения, а лицо Давида побелело от ярости.
— Нет, моя красавица Бонафилья, не шпионил. В этом нет нужды. Тебе недостает осторожности, как и добродетели. Трудно не заметить, что ты делаешь, когда все слуги и большинство домашних видят тебя. — Неожиданно голос его изменился, и подавляемый гнев вырвался стаккато четких, внятных слов. — Мне не нужна жена, которая делает из меня глупца и рогоносца. Какой бы ни была она красивой и богатой. Если думала, что покупаешь покладистого мужа, ты ошибалась. Кто он? — отрывисто спросил Давид.
— Ты о ком? — спросила Бонафилья так негромко, что Ракель едва расслышала.
— О твоем любовнике. Мужчине, который следовал за тобой из Жироны. С которым ты встречалась каждый день после обеда на площади у зернового рынка. Ты не умеешь лгать, Бонафилья. Твое поведение противоречит каждому твоему слову.
— Тут не то, что ты думаешь. Клянусь, Давид. Не то.
— Если не можешь объясниться, Бонафилья, и предоставить убедительные доказательства, обещаю, что перед Богом и всеми свидетелями на нашей свадьбе я отвергну тебя как распутницу. Ухожу и желаю приятно провести вечер.
Давид холодно поклонился и вышел со двора.
Бонафилья уткнулась лицом в ладони и заплакала.
Подождав, пока Давид не отойдет за пределы слышимости, Ракель подошла к Бонафилье, грубо схватила ее за талию и, толкая, ввела в дом, к лестнице в их комнату. Когда они
— Найди Эсфирь, — сказала она ей, — скажи, пусть принесет чашу вина своей госпоже как можно быстрее.
По-прежнему направляя всхлипывающую Бонафилью, Ракель втолкнула ее в комнату и усадила в кресло.
— Сиди здесь, — приказала она. — Ну, что все это значит?
— Давид думает…
— Оставь, — сказала Ракель. — Вы так громко говорили, что я невольно слышала нескромное слово. Ты сказала, это было не то, что он думает. Я знаю, что думает Давид. Что это было?
Эсфирь открыла дверь, внесла кувшин вина и кувшин холодной воды из колодца. Достала из-под фартука две чаши и поставила их. Щедро налила вина в каждую и добавила до краев воды. Взяла одну и поднесла к губам своей госпожи.
— Выпейте, сеньора, — холодно сказала она. — Тогда сможете говорить.
И влила немного ей в рот, предоставив ей возможность проглотить или выплюнуть на платье. Бонафилья проглотила, и это усилие прервало спазмы горя и досады.
— Итак, — сказала Ракель. — Что это было? Если он не твой любовник, если ты не встречалась с ним в Жироне и не договорилась с ним обо всем заранее, то как объяснишь свое поведение?
— Ты так думаешь? Клянусь, ты ошибаешься, — сказала Бонафилья с испуганным видом. — Насколько я знаю, он никогда не бывал в Жироне. И, разумеется, я его никогда там не видела.
— Тогда после случайного знакомства на дороге, в крайнем случае, легкого флирта, ты готова рискнуть своим браком, своей репутацией, всем? Это уже хуже.
— Простите, сеньора Ракель, — сказала Эсфирь. — Но там было не просто случайное знакомство. Так ведь, сеньора?
— Не знаю, о чем ты, Эсфирь, — сказала Бонафилья, полностью овладев собой. — И я не потерплю, чтобы меня обвиняла и допрашивала как преступницу моя служанка.
Пропустив мимо ушей слова своей госпожи, Эсфирь заговорила, обращаясь к Ракели:
— Во время той жуткой грозы я не была с сеньорой Бонафильей. Она нашла себе место в лесу, а я вернулась к телегам, там было не так мокро. Когда увидела ее снова, она была в таком виде, сеньора, что вы не поверите. Вся мокрая, грязная, с прилипшими к спине листьями, платье тоже было грязным, помятым. И ее сорочка была в крови…
— Конечно, я была грязной, — резко прервала ее Бонафилья. — Я свернулась на крохотном месте под кустом, куда пришлось вползать, я поцарапала руки, ноги, вползая и выползая, а мое лицо и волосы…
Голос ее снова истерически повышался.
— Это выглядело не так, сеньора, — сказала Эсфирь, по-прежнему обращаясь к Ракели. — Я интересовалась, кто с ней был в лесу все это время. Но что они делали, я не интересовалась. Я знала.
У Бонафильи снова хлынули слезы. Она икнула, спрятала лицо в большом платке, который подала ей Эсфирь, и ни на кого не глядела.
Ракель взяла свою чашу, села на кровать и уставилась на Бонафилью.
— Что будем делать?
— Давид определенно узнает. Что будет делать он?