Эликсир князя Собакина
Шрифт:
— Слушай, батя, я ведь химик. Как я могу верить, что все живое? Что, и молекулы живые?
— И молекулы, — согласился священник.
— И атомы?
— И атомы.
— И э-лемен... элемен... — Костя уже плохо выговаривал слова.
— И элементарные частицы, — авторитетно подтвердил отец Симеон.
— Так сколько же тогда всего духов получается?
— Бесконечное множество и еще один. Учитель-то повыше других будет.
— Погоди. А каким тогда духам у вас храм посвящен?
— А всем сразу. Чего их разбирать-то?
Послышалось бульканье, потом уханье, потом кряканье, потом чавканье.
— Скажи, Сеня, а почему у вас там иконы православные висят? — снова раздался голос Бабста.
— Пущай висят. Мы веру предков не отвергаем.
— Да как же вы так живете? цивилизация же везде, наука, прогресс, а вы тут как первобытные.
— А чего мы не умеем? Колодец рыть, избу рубить, упряжь шить, сани делать, сапоги тачать, картошку копать, капусту солить, саки гнать, валенки подшивать? Все мы умеем. А вы тут, с Вавилона понаехавши, учить нас будете.
— Ну хорошо, вот ты в школе детей учишь. А дальше что с ними будет, ты подумал?
— А ничего особенного не будет. Подрастут, на работу пойдут, потом замуж. Женихов вот, правда, у нас совсем не стало.
— А ты чего не женат? Запрещено, что ли?
— Да нет. У меня Дуня, мика моя, за хозяюшку. А если ожениться, то женские духи взревнуют, пакостить начнут. Будто ты баб не знаешь?
— Да уж, знаю... — вздохнул Костя.
Снова послышалось бульканье и сопутствующие ему звуки. Потом отец Симеон продолжил:
— Вот Гераська Пекунин, председатель, хочет меня на своих дочках женить. Хоть на обеих сразу, говорит, женись. Однако же я в сомнении пребываю.
— А что такое?
— Герасим закон нарушает, — ответил поп, понизив голос. — У его в подполе телевизор «Радуга», он по ему кино смотрит. А девки его, козы пустоголовые, всё рекламу глядят, а это грех смертный.
— Стало быть, телевизор вам нельзя смотреть?
— Нет, нельзя. Духи тоже разные бывают. От этих, из ящика, надо подальше держаться. Будешь на них пялиться — ночью к тебе теньгуй мохнорылый придет. Посмотрит на тебя свиньей — а наутро, глядишь, ты и сам в свинью превратился.
— Да, это ты точно сказал...
— То-то. Наливай, сердечный человек!
Снова послышалось бульканье.
— А ты чего, Костян, с гитарой приехал, а не поешь? — спросил батюшка. — Спел бы чего, если умеешь.
— Это я всегда пожалуйста.
Послышались звуки настраиваемых струн, а потом Бабст запел — но совсем не по-бардовски, а глубоко и задумчиво:
Знаю, ворон, твой обычай, Ты сейчас от мертвых тел ИБатюшка подхватил гулким басом:
Где же ты летал по свету, Где кружил над мертвецом ?Бабст вдруг брякнул всей ладонью по струнам и сказал мрачно:
— А ведь все равно помрем, Сёма.
— Ничего! И духи помирают, — утешил его отец Симеон. — Ты молись, а там уже не наше дело. Ну, давай, запевай следующую. Хорошо поешь, душевно.
— А ты наливай!
— Нет уж. Бери бутыль. Я тебе должен наливать, а ты — мне. Обычай такой.
Исполнив обычай, Костя снова запел. На этот раз послышалась песня Окуджавы:
Пока земля еще вертится, Пока еще ярок свет, Господи, дай же ты каждому, Чего у него нет...Голоса новых друзей звучали в унисон.
Княжна тем временем доела последний бутерброд.
— Послушай, Пьер, они так будут пьянствовать до утра, — сказала она. — Давай пока сходим к председателю. Мы ведь приехали не на концерт, а за дедушкиной березой.
— Да, да, ты права, — кивнул Савицкий. — Придется без Кости идти.
Они вышли во двор. Паша сидел на лавочке, обнимая Дуню и что-то нашептывая ей на ухо. Вид у него был гораздо бодрее, чем раньше: щеки порозовели, а дреды боевито торчали во все стороны. Дуня не переставая хихикала, не забывая прикрывать рот ладошкой.
— Оклемался? — улыбнулся Петр Алексеевич.
— Ага. Ты представляешь, оказывается, эти самые ссаки вполне можно пить, если с умом разбавить. Меня Дуня научила. Напоминают «Нихон-сакари джосен», но только маслянистей и букет в два раза гуще. Зачетная вещица! Я думаю, Алексеич, нам надо с тобой об экспортных поставках в Москву перетереть. У меня кореш есть, он манагером в «Дайконе» работает...
— Ой, Пашенька, какой же ты умный! — восхищенно прервала его Дуня. — Такие слова знаешь! Вот сразу видно, что академик!