Эликсир князя Собакина

Лукас Ольга

— А и была! Да ты хоть знаешь, кто он такой?

— А чего тут знать? Козел городской нахухренный.

— Ты, бабуля, такие слова своему боровёнку скажешь, когда он конфеты жрать откажется. А Паша — он живой бог Шинигами и посланец учителя, вот он кто. Поняла?

Бабульку Пашины титулы не смутили.

— Ага, а то не видали мы таких посланцев, как помоложе были. Вот, помню, приезжали к нам за иконами с музея...

Однако рассказать про подвиги музейщиков бабуля не успела. Дверь распахнулась, и в магазин ввалился

отец Симеон в сопровождении Кости Бабста. Сразу стало тесно.

— Здорово, бабоньки! — гаркнул святой отец так, словно принимал парад.

Терхировна встала, почтительно закивала и потянулась чмокнуть батюшке ручку. Танюха же встретила покупателей без церемоний:

— Чего орешь-то? — спросила она сурово. — Слышим и так, не глухие. Не наорался вчера, что ли?

— Ты, дочь моя, не хами. Вчера мы с профессором духовные песнопения исполняли, а это та же молитва. И сегодня к тебе по церковному делу пришли.

— Ну. И какое у вас дело в магазине?

— Вот профессор тебе скажет, чего нам купить надо, а я пока бочку опорожню.

— Каку бочку?

— Так вот эту, с рыбой. Или у тебя другие есть?

Крякнув, он оторвал от земли тяжеленную бочку и двинулся к выходу. Танюха на секунду даже потеряла дар речи от такой наглости.

— Да ты что творишь-то, длинногривый? — заорала она наконец, выскакивая из-за прилавка и загораживая дверь. — А ну станови на место! Опорожнит он! Товар денег стоит, кто у меня дохлую рыбу купит?

— Не шуми. Пущай едят снулую, скажешь, я разрешил.

— Ах ты еретик! Да ты же сам, гад, первый закон нарушаешь! Учитель велел свежую есть! Все Герасиму скажу!

— Танюш, Танюш, не шуми! — запричитала Терхировна. — Батюшку слушай, он плохому не научит!

— А ложил я на твоего Герасима! — кричал поп, не отпуская бочку. — Он у себя в подполе чего только не жрет! Закону она меня будет учить со своим Гераськой!

Бабст встрепенулся. В магазин он входил еще как бы в полусне, однако богословский диспут его, похоже, разбудил.

— Покупаю всю рыбу, — сказал он, купеческим жестом доставая из штанов бумажник. — Держи, Танюха, пятьсот рублей. Сдачи не надо. И вот еще за бочку столько же. Сеня, да поставь ты ее пока, надорвешься! Вместе снесем.

— Еще чего, — буркнул батюшка.

Он решительно двинулся к выходу. Танюха, ойкнув, отскочила, и отец Симеон, пнув ногой дверь, выставил бочку на крыльцо.

Продавщица растерялась. Деньги по масштабам торговой точки были немаленькие, но и уступать сразу не хотелось. Подумав, она сказала:

— Еще двести давай. Там в бочке десяток лещей, все по пять кило.

— Ну и цены у вас, — покачал головой Костя. — Ну ладно, держи.

— А зачем бочка-то понадобилась, сынок? — подкралась поближе к нему любопытная Терхировна.

— Побелку готовить будем, бабуля. Большой ремонт у вас в деревне наступает. Так, Танюша, выдай-ка

мне мыла хозяйственного.

— Сколько?

— А все, что есть. Также олифы, соли, канцелярского клею еще... Все, все давай! Синька есть?

Изумленная Танюха полезла на полки. Терхировна, почуяв, что назревают большие события, подобрала кулек с карамелью, выскочила на улицу и опрометью помчалась к соседкам.

Минут через пятнадцать вышел и Бабст, нагруженный хозяйственными товарами. Отец Симеон стоял возле мотоцикла. Рядом с ним сияла отмытая бочка.

— А рыба где? — поинтересовался Костя.

— В пруду. То есть в луже. Тут, типа, лужа здоровая за магазином. Пусть пока в ней поплавают, а потом мы там священный пруд выроем. Ну, что дальше?

— Дальше я химичить буду, а ты помогать, — ответил Бабст. — Первым делом воды принеси. Возьми ведро в магазине.

Работа закипела. Костя небольшими порциями засыпал известку в бочку, подливал воду и тщательно перемешивал раствор купленной тут же шваброй. Затем он велел батюшке принести терку, растер на ней хозяйственное мыло и высыпал в бочку. Туда же пошел канцелярский клей, соль и олифа.

Танюха вышла на крыльцо поглядеть на происходящее, но увидев, что бочка вся вымазана известкой, плюнула и ушла к себе, громко хлопнув дверью.

Стали подходить созванные Терхировной старухи. Каждая почтительно кланялась батюшке и опасливо — незнакомцу. Старухи уселись на крыльце и начали шушукаться.

— Должно, свихнулся!

— Вот и волосатый у них такой же шебутной да склыжный...

— А который главный, тот ничего. Сытый, культурный...

— Бабоньки, а давайте батюшку спытаем, что ж это деется?

Авдотья Терхировна подошла к отцу Симеону и, поклонившись, спросила:

— Батюшка, народ тут сомневается: а приезжий-то этот не очмурел ли часом? С ума, тоись, не сошел?

— Не он сошел, бабуся, а на него сошло. Понимаешь? Могучий дух в профессора вселился! — торжественно объявил во всеуслышание поп. — Слушайте, что он говорить будет, и выполняйте.

— Ага, ага!

Старухи дружно закивали, а Терхировна осторожно подошла поближе к одержимому духом толстяку. Однако толстяк пока никаких команд отдавать не собирался. Он мешал раствор и бормотал себе под нос какие-то непонятные слова:

— Эх, квасцов алюмокалиевых нет!

— Да зачем они тебе? — удивился отец Симеон. — Квасцы еще какие-то выдумал. Одной известки хватит.

Костя посмотрел на него с сожалением:

— Вот все-таки дикий ты человек, Сеня, хоть и поп. Все должно быть по науке. Гарантия качества. А то потом перекрашивать придется.

— А клей зачем?

— Клей нужен, чтобы побелка держалась и не мазалась. На-ка, бери швабру и помешивай. Раствор как сметана должен быть, без комков. Понял?

— Как сметана и без комков, чего тут не понять?