Эликсир князя Собакина

Лукас Ольга

Последним ингредиентом, который Костя всыпал в бочку, оказался пакет синьки — предмет Терхировне знакомый. Она осмелела и спросила:

— А ее-то зачем?

— От солнца. Без нее гора сразу выцветет.

— Гора-а? — изумилась бабушка.

— Ну да, гора.

— Короче, слушайте сюда, бабуськи, — вмешался батюшка. — Учитель завещал нам гремок побелить, чтоб сиял он белизной и зимой, и летом. А мы тут столько лет жили во тьме и не знали, как за это приняться. Увидел божественный такие наши затруднения и послал

нам одержимого духом профессора. Понимаете теперь, кто он?

Старухи хором ахнули.

— Стало быть, громоздина-то этот — вроде бога? — почтительно спросила Терхировна.

— Бог не бог, а свое дело знаю, — ответил за попа сам Костя. — Вот что, бабки. Сейчас каждая сходит к себе домой и принесет швабру. А у кого нет — хотя бы веник березовый.

— Выполнять! — гаркнул бывший десантник. — Сбор на этом месте через пять минут!

Когда через пять минут старухи явились к магазину во всеоружии, побелка была уже готова. Батюшка и приезжий ударами кулаков вгоняли в бочку деревянную крышку.

Затем отец Симеон одним рывком положил бочку на бок. Бабст уперся в нее руками — и покатил по дороге.

— А ну-ка, стройся! — скомандовал святой отец, поднимая швабру, как хоругвь. —Терхировна, ты здесь за старшую остаешься, будешь дальше раствор готовить! Собирай народ, ведра неси! И чтоб без комков у меня!

Старухи построились в колонну по три.

— За мной шагом марш! — гаркнул поп, и процессия с пением мантры двинулась по направлению к сияющей на солнце священной горе.

Утро новой жизни Генриетта и Виолетта Пекунины встречали, сидя на крыльце отцовской избы и попивая кофе в компании своей французской подруги. Несмотря на ранний час, они уже успели приодеться и накраситься — хоть сейчас на обложку модного журнала. Княжна Собакина на их фоне выглядела скромнее, мудрее и взрослее, как и подобает наставнице. Отыгрывая сценку «французская гостья лакомится превосходным кофе» (пить это пойло, к сожалению, могли только упрямые сестры), она давала последние указания:

— И главное, девочки, без крайностей. Мужчина, хоть и является существом примитивным, движимым инстинктами и своим непомерно раздутым махровым эго...

— Чем раздутым? — хихикнула Генриетта, прикрывая рот ладошкой.

— Эгоисты они все махровые, — пнула ее локтем Виолетта.

— А, ну да! — закивала сестра.

— ...все же нужен нам для разнообразных приятных времяпрепровождений. Как то: интеллектуальных бесед о нравственном превосходстве женщины...

— Это как это? — снова перебила Генриетта.

— Ну, это когда мамка бате говорит: «Что ж ты лежишь, нет бы дров наколоть, я весь день по хозяйству пластаюсь, а ты только знай бонсаи свои окучиваешь!» А батя ей: «Во всем ты права, царица, только нету у меня сил подняться и встать!» — снова пояснила сообразительная Виолетта.

— Запятая, — с нажимом произнесла Мурка, —

для разного рода приятных излишеств — надеюсь, не надо объяснять, каких?

— Да! — с пионерским задором воскликнула Генриетта.

— Нет! — не менее бодро откликнулась Виолетта.

— Вот. И наконец, для продолжения рода.

— А разве это не патриархальные установки? — щегольнула новыми знаниями Виолетта.

— Это если муж тебе говорит: рожай наследника, а не то лишу средств к существованию, — тогда патриархальные. А если тебе самой хочется — другое дело. Вы, главное, в сепаратистский феминизм не уклоняйтесь. Это скучно, дорогие мои, — картинно зевнув, произнесла Мурка и, воспользовавшись замешательством собеседниц, потихоньку вылила кофе на землю.

Вдруг послышался шум, и в конце улицы показался столб пыли. Казалось, что приближается племя пеших кочевников, которое решило двинуться в поход с раннего утра, да еще и в понедельник. Племя все приближалось и приближалось, пока остроглазые девушки не начали различать отдельные детали: катящего бочку Бабста, широко шагающего рядом с ним попа, вооруженного шваброй, и вприпрыжку бегущих следом старух с вениками.

— В баню нешто собрались? — удивилась Генриетта. — А почему с попом? А почему в понедельник?

— И мужик с ними какой-то незнакомый! А чой-то он перед собой катит, эго, что ли, раздутое? Совсем чекурдыкнулся? — приложила указательный пальчик к щеке Виолетта.

Мурка внимательно поглядела на подопытного и поняла: эксперимент провели без нее. «Довыпендривалась, Маша, поздравляю, все пропустила. И правильно тебя Иван Ильич уволит без выходного пособия. Приедешь сюда — будешь в сельском клубе лекции о феминизме читать!» — мысленно выругала она себя.

— А, человек с бочкой, — с улыбкой произнесла она вслух. — В Париже теперь многие так делают. Идею предложили художники Гекльберри энд Финн, слыхали? Называется актуальное искусство.

Процессия тем временем поравнялась с председательской избой. Бабст притормозил, чтобы передохнуть. Остановились и остальные.

— А ну-ка, девки, шагом марш с нами! — гаркнул поп.

— Может, батюшка, оставим их? На святое дело идем, а они в непотребных одеждах, — зароптали старухи.

— Каких еще непотребных? Это же топ от Гуччи! — возмущенно воскликнула Виолетта.

— Оно и видно, что гоп до кучи!

— Пойдем, батюшка, от греха!

— А очкастую, так и быть, возьмем! Все ж таки Собакина...

— А эти охальницы пусть остаются у своей кучи.

— Молчать! Все за мной! — распорядился поп.

Мурка спрыгнула с крыльца и улыбнулась:

— Пойдемте, пойдемте, девочки, посмотрим, что они затеяли!

— А почему это мы должны его слушаться? — удивилась Виолетта. — Ты же сама говорила...

— Ну, нам же интересно, чем дело закончится? Правда?