Эликсир смерти
Шрифт:
И что теперь? Он больше никогда ее не увидит, её улыбку, блеск глаз, цвет волос? Никогда не услышит ее голос? А ведь он даже не подозревал, какое это страшное слово – НИКОГДА.
"Чокнутая" – сказал о ней Лёшка. Да что он может знать о ней? А что знаешь о ней ты? Разве ты узнал о ней, что-нибудь кроме того, что она может улыбаться также, как все. Ты только начал к ней привыкать, только приоткрыл первую страничку книги, имя которой, Лена. И вот у тебя вырвали эту книгу из рук. Навсегда.
Он посмотрел на другой край скамейки, где "увидел" её. Но видение больше не появлялось. И хотя он её не видел, но чувствовал,
Лёшка тоже был здесь и продолжал что-то говорить, хотя Егор не понимал ни слова. Ему хотелось остаться одному. Один на один с этой страшной вестью.
Тут к ним присоединилась Юля. Она уже знала о страшной новости, мгновенно облетевший весь курс. На ее удивлённый взгляд Егор ответил, что плохо спал ночью. Юля была другой, не как бесчувственный Пашка. Она всё понимала и ей всегда доставало такта не переходить границы дозволенного, тем более, она ничего не знала о том, что произошло с Егором минувшим вечером. И сейчас Егор был благодарен ей за это.
Вскоре прозвенел звонок и они вместе с другими студентами прогуливающимся в сквере, разошлись по своим аудиториям.
Егор слабо понимал, о чем в этот день говорили преподаватели. Его не интересовала, ни то, что происходило в институте, ни то, что происходило вне его стен.
Этот день, этот самый великий день в его жизни, день обновления, день преображения мира, который начался так волшебно – волнующе, оказался самым страшным днём в его жизни. День его нового рождения оказался последним днём той, на которую он только вчера, впервые по-настоящему обратил внимание, и понял, что рядом с ним живёт и дышит одним воздухом необыкновенное существо, со своим огромным, внутренним, не постижимым для всех миром. Тот гадкий утёнок, которого каждый день все видели в институте, вчера для одного него превратился в прекрасного лебедя, зародив в его душе какое-то новое неведомое им прежде чувство.
И может быть, поэтому, ему сейчас так тяжело воспринимать ее уход.
Ведь, в сущности, кто она ему? Что он действительно знает о ней? Она была никем для него раньше. Но стало ли по настоящему близкой вчера? Ведь то чувство, которое он испытал к ней минувшим вечером было скорее приятным удивлением от её преображения. Она как была загадкой для него, так ей и осталась. Одной из тех загадок, которое никто не стремится разгадать.
Но почему же так больно сейчас, почему после неимоверной тяжести обручившейся на него после известия о гибели этой, малознакомой ему девушки, пришла эта давящая и ноющая пустота? Не сожаление, не сочувствие, а реальная боль, которая может возникнуть только от потери близкого человека.
Может быть это от того, что весь этот огромный, сонный и радостный мир навсегда лишился её загадочной улыбки и обеднел от того, что нет больше у него этих огромных красивых глаз.
В той привычной жизни, которой он жил ещё вчера, было всё – отец, мама, институт, друзья и подруги. Была Юля и то главное, что пришло в его жизнь вместе с ней. Было всё, что ему нужно и даже ненужно. Как у всех. А её не было. Мелькнув, как яркая, но короткая вспышка света, она обожгла и исчезла навсегда. И никогда ее уже больше не будет ни для него, ни для кого другого.
На перемене между лекциями Егор подошёл к группе студентов, из числа тех, кто учился с Леной. Они как раз говорили об этом, потрясшей всех ужасном происшествии. Из их разговора
Весь этот день прошёл для него как нескончаемый удушающий кошмар.
В том же душевном состоянии он прожил следующие два дня. Юля всё это время была занята какими-то своими делами и даже не догадывалась, что всё это время творилось с Егором. Мысленно он был благодарен ей за это, потому что будь она рядом, он вряд ли смог скрыть от неё свои чувства и мысли. А ей совсем не надо бы знать, что творится у него в душе. Это была его боль, его ноша и перекладывать ее на другие плечи он не хотел. И особенно, если это касалось самого дорогого ему в этом мире существа. Сейчас он хотел только одного – остаться наедине с собой. Он понимал, что не мог быть причиной смерти Лены, но ощущение некой причастности к этому страшному событию у него всё же было. И он ничего не мог с этим поделать.
Через два дня он выйдя из подъезда своего дома, сел в машину и направился к дому Лены, предварительно узнав ее адрес. У входа в один из подъездов нужного ему дома, он увидел прислонённую вертикально к стене красную крышку гроба с чёрным православным крестом на ней. От вида этого ярко-красного, нелепого и неуместного в мире жизни предмета, сильно забилось сердце. Хотелось выскочить из машины и бежать, куда глаза глядят, лишь бы подальше от этой зловещей крышки, ставящей безжалостную точку в жизни каждого из тех, кто когда либо был рожден на свет. Но именно эта кроваво-красная крышка была вдвойне страшнее. Ведь она предназначалась для НЕЁ.
Егор остановил машину не далеко от подъезда и, спросив у перешёптывающихся между собой на скамейке старушек, на каком этаже находится квартира покойной, вошёл в подъезд. Ноги его с каждым шагом, с каждой ступенькой всё больше наливались свинцом. По ним, по этим ступенькам, ещё несколько дней назад ходила Лена.
Дверь в квартиру была открыта. Изнутри издавались приглушённые голоса. Поколебавшись минуту, он вошёл.
В этой обычной, двухкомнатной квартире стояла та давящая атмосфера, которая бывает только при таком печальном событии. Незнакомые ему люди со скорбным выражение на лицах перешёптывались между собой и тихо, как призраки ходили между кухней, где шли приготовления к поминкам и большой комнатой, в которой был установлен гроб.
От всего увиденного Егору стало ещё более тоскливо. Никто из находящихся здесь же одногрупников Лены, не удивился его приходу. Лишь кивнули, в знак приветствия головами.
Родителей Лены он узнал сразу. Ещё совсем не старая, маленькая женщина сгорбившаяся от горя, давившего на нее и от этого казавшаяся ещё более маленькой. И солидный, представительный мужчина с большим красивым лбом, который изо всех сил старался крепиться и не падать духом.
Егор понимал, что надо бы подойти к ним, выразить своё соболезнование. Но не смог этого сделать. Ведь они сидели у гроба своей дочери, а подойти к нему, увидеть ее безжизненное тело, он не мог и не хотел. Это было выше его сил.