Элирм VII
Шрифт:
Да, отчасти я его понимал. Однако угрызений совести все равно не испытывал. К сожалению для него, остроухий засранец выбрал отнюдь не тех мальчиков для битья и, получив отпор, все равно продолжал усердно лезть на рожон. За что в конечном итоге поплатился. Причем не сразу, а только лишь после того, как чуть не убил меня божественной сталью. Хотя почему это «чуть»? Он обязательно бы это сделал, не окажись у нас при себе уникальнейшего козыря в лице Мозеса и его зелья Доса, о чем многие почему-то забывают.
Впрочем, если хорошенько подумать,
«Ну да ладно, — вздохнул я, просунув голову в шерстяное „пончо“, или точнее — дырявое одеяло. — Это дело прошлое и его уже никак не изменить. Да и не вложишь свой разум в чужую голову».
Тем временем, мы продолжали упорно преодолевать километр за километром. Шагали мимо темнеющих буреломов. Мимо глубоких ущелий и бездонных провалов. Мимо искореженного и разбитого самолета, повисшего на выступе скального карниза. Высоко над ним завывал ледяной ветер и кружилась метель, а по левую руку от нас текла очень быстрая и холодная река.
Как нетрудно догадаться, интуиция меня не подвела. Бурное течение, крутые повороты. Мельчайшая водяная пыль, подло скрывающая от глаз острые камни, и покрытые грязным снегом высокие берега, до которых и при всем желании не достанешь рукой.
Вне всяческих сомнений, если бы мы последовали плану эльфа, то уже давно бы подохли. Тупо не справились бы с управлением и разбились о торчащие из воды камни, после чего рухнули за борт и насмерть замерзли.
Белар тоже это понял, но не подал виду. Скорчил фирменную гримасу капризного аристократа и приготовился к финальному рывку до вершины, которой мы достигли к середине дня. Постояли, отдышались и, перекусив шоколадными батончиками, тотчас же пошли дальше, прекрасно сознавая, что ночевать в горах — дело неблагодарное.
Уверен, при взгляде со стороны, у многих бы возник в голове недоуменный вопрос: «А откуда взялись на хрен батончики?» Что ж, поясню. Это было одним из последствий атаки на Диедарниса. Когда мы покинули коттеджный поселок, и бомбардировка усилилась, произошло нечто странное: на мгновение, всего на мгновение, мы будто бы переместились лет на тридцать назад и оказались прямо посреди оживленной улицы. Увидели прохожих, симпатичные домики, целующуюся за углом влюбленную парочку. Затем все снова вернулось на свои места.
Это был баг. Очередная ошибка из-за перегрузки системы.
Когда то же самое произошло во второй и последний раз, я не растерялся. Бросился в ближайший магазин, где за доли секунды успел сгрести на кассе пару сникерсов, полдюжины бульонных кубиков, а также вырвать из рук пухлого подростка пачку чипсов.
Так мы неожиданно для себя раздобыли немного калорий, столь необходимых при длительном переходе. Жаль только, что чувство насыщения прошло практически
«Но ничего не попишешь. Мне нужнее», — думал я, осторожно спускаясь вдоль крутого обрыва.
Через пару сотен метров мы наконец-таки выбрались на нормальный участок тропы. Прошагали по ней около часа и, завернув за угол, вдруг увидели впереди путника. Одинокого старика, медленно бредущего бог знает куда.
Спустя минут десять мы подошли достаточно близко, чтобы он мог нас заприметить, но, услышав хруст веток, старик даже не обернулся и не посмотрел на нас. Лишь продолжал идти вперед, подслеповато глядя перед собой.
Это меня напрягло. Держа автомат наготове, я еще сильнее сократил дистанцию, параллельно почувствовав, как в нос ударил запах старости, немытого тела и мочи. Также я оценил его внешний вид: грязные лохмотья, спутанные клочья волос и страшная худоба. Настолько, что он напоминал мне узника концлагеря. Кожа да кости.
— Обойдемся без сюрпризов, ладно? — произнес я.
Дед не ответил. Молча шагнул в сторону и высоко поднял руки, давая понять, что не представляет угрозы. Он ничего не сказал. И только лишь после того, как мы прошли мимо, тихо прошептал:
— Пожалуйста… пожалуйста…
Я остановился.
— Еды… дайте еды… — жалобно пролепетал старик. — Я ничего не ел уже пару недель…
— У нас для тебя ничего нет, — грубо ответил Фройлин. — Ступай своей дорогой. И чтобы без глупостей.
Я, в свою очередь, подошел ближе. Заглянул в изможденное лицо, в мутные зрачки глаз и, ненадолго задумавшись, спросил:
— Сколько людей ты убил?
— А?
— Я говорю: сколько людей ты убил?
— Убил? А-а-а… да-да… — часто закивал старик. — Убивал, да… Лишал жизни. Но теперь жалею. Жалею о каждом.
— Да неужели?
— А почему нет? Убийство — это большой грех. Ты не знал? — приподняв скованную артритом кисть, дед поправил нечто похожее на грязно-желтую колоратку — специальный воротничок в одежде священнослужителя.
— Ты священник?
— Священник? — удивился тот. — Нет… нет-нет-нет… Зачем нам священники? Ведь бога нет. Тут нет.
— Тогда почему ты говоришь о грехах?
— Бога нет. Но жить надо так, словно он есть… — морщинистое лицо на мгновение озарила безумная блуждающая улыбка.
— И куда ты идешь?
— В этом мире меня ничего больше не держит. Я иду умирать.
— И несмотря на это ты просишь еды?
— Умирать можно долго. И я сказал, что иду. А не то, что хочу… — тяжело вздохнул старик. — Если у тебя ничего нет, то так и скажи. А я устал… очень устал…
Не дожидаясь ответа, дед развернулся и направился дальше, в то время как я пребывал в глубокой растерянности. Перебирал в голове увиденные ранее образы и, сопоставив несколько печальных фактов, неожиданно понял: все наше испытание — это одна большая метафора.