Елисейские поля
Шрифт:
Брике вернулся на псарню в ярости и все рассказал другим собакам. Нельзя больше доверять господину де ля Мовельеру! И вообще ни одному человеку!
Когда слуга Адриен пришел на псарню покормить собак, они зарычали, помочились ему на сапоги и прокусили штаны. Рассвирепев, слуга Адриен вернулся на кухню, где его ждала разъяренная Виктория: «Хозяин ничего сегодня не принес. Придется идти в лавку. Если не успею прибраться, пусть пеняет на себя…»
Господин де ля Мовельер пообедал поздно и плохо, а когда поднялся отдохнуть в свою комнату, то увидел, что она не убрана. Он раскричался — впервые за последние двадцать лет, с того самого вечера когда дядя Артур… Кстати,
Господин де ля Мовельер получил большое удовольствие от собственного гнева и решил сердиться почаще. А поскольку его слуги стали молчаливыми, притворно-предупредительными и больше не давали ему повода выходить из себя, он нашел другой, более надежный способ распалять свой гнев: пристрастился к спорам о политике. В поисках собеседников он отправлялся в кабак, а там, понятно, надо было пить.
Деревенский священник попытался объяснить ему, насколько его дурной пример… Он весьма грубо выгнал священника, и ноги его больше не было в церкви, которой, между прочим, его семья пожертвовала в свое время колокол и несколько витражей.
Господин де ля Мовельер превратился в пьяницу и драчуна. Распаленный вином, он стал бабником и развратником. Его замок (где жуликоватые слуги заменили Адриена и Викторию) сделался местом оргий, дурная слава о которых поползла по всей округе, привлекая к господину де ля Мовельеру всех подонков и негодяев. Однажды вечером ему захотелось снова убивать, и он с удовольствием вернулся к своим ружьям. «Завтра, — решил он, — завтра устрою бойню!»
На следующий день он вышел пораньше, но от излишеств, которым он предавался последние месяцы, у него дрожали руки и дергался глаз: прицеливался он плохо и все время мазал. Проходя по сосняку, в ярости от своих промахов, он увидел старого знакомца кролика, который не спеша пересекал тропинку. Он вскинул ружье, выстрелил и промахнулся несколько раз подряд, хотя кролик по-прежнему прихрамывал.
«Ну постой же!»
Господин де ля Мовельер бросился вперед и, схватив ружье за ствол, попытался оглушить зверька, но не попал. Вышло по-другому: ружье неожиданно выстрелило, и пуля уложила господина де ля Мовельера на месте — на том самом месте, где несколько месяцев назад Брике и он, такой спокойный, добродушный…
Ну, а кролик все еще гуляет. Остерегайтесь кролика!
Дорога Форлоннера
переводчик О. Смолицкая
Господин Форлоннер садится за столик и принимается придирчиво изучать меню, словно это тетрадка ученика, которую он собирается изукрасить вопиюще красными надписями: «удовлетворительно», «посредственно»… Нет, нет! На этот раз все не так. Ведь сегодня Форлоннер отмечает двадцатипятилетие своей работы в школе; двадцать пять лет назад он соединил свою судьбу с одиночеством, безразличием, неблагодарностью, и вот наступила серебряная свадьба. Этим летом Форлоннер изменил семейному пансиону в Бретани с его мутным сидром и серым пюре ради первоклассного отеля на Лазурном Берегу: здесь все заслуживает оценки «отлично».
Итак, сегодня, 17 июля 1908 года, в годовщину своего назначения учителем истории, Форлоннер садится за столик и даже не смотрит в меню — все заказано заранее: лангуст, цыпленок, ромовая баба и букет цветов на стол. Желтый палец учителя скользит по карте вин: «Принесите мне вот это!» (Он смотрит не на марку, а только на цену — пусть будет самое дорогое!)
— Полбутылки?
— Бутылку!
Форлоннер ест и
Когда Форлоннер выходит на улицу, солнце светит ему одному, он словно вырос, стал ростом с окрестные холмы и упирается головой в облака. Помяните мое слово: это сулит грандиозные события! Само небо возложило руку на измученную заботами голову учителя… Форлоннер, снимите шляпу!
Вот справа река, она настойчиво зовет. «Идем, Форлоннер, идем со мной!» Дорога — белее, чем мел на черной доске, — завораживает учителя, и с непокрытой головой Форлоннер пускается в путь. Он входит в поток Времени, он слышит: справа от него гудит История, он ступает по ее извилистой дороге. «Готовься к чудесам, учитель!» Форлоннер готов ко всему.
И вот топот копыт дробит тишину, рысью бежит конь, легко отталкивая вдаль каменный век. Всадник все приближается, и при виде его у Форлоннера перехватывает дыхание: это же «наш предок галл»!
Да, это он, ошибиться невозможно: свисающие усы, длинные волосы. Кто он, простой земледелец? Постойте, постойте… Широкие штаны, плащ из грубой шерсти — это же «бре» и «сагум»! В глазах у галла — воинственный блеск.
— К Ализ-Сент-Рен в ту сторону? — спрашивает всадник.
— Да, — растерянно отвечает господин Форлоннер, а сам думает: «Ализ-Сент-Рен — это же Алезия [5] , куда он едет, несчастный! Надо что-то сделать, пусть он предупредит Верцингеторига… или… ума не приложу!»
5
Алезия — древняя галльская крепость, где в 52 г. до н. э. состоялось сражение галльского вождя Верцингеторига (72–46 гг. до н. э.) с Юлием Цезарем; сражение было галлами проиграно.
Ничего не поделаешь, Форлоннер, Время необратимо! У ног учителя поток его течет невозмутимо, но и неумолимо. И Форлоннер бессильно молчит и предоставляет галлу скакать туда, где его ждет гибель, а римлян — победа.
Снова пустившись в путь, Форлоннер сразу чуть не сталкивается с белобородым старцем в светлом плаще и с серпом в руке.
«Друид», — думает Форлоннер и почтительно желает старцу удачного сбора омелы [6] .
Старик как-то странно смотрит на него и бормочет что-то о траве для кроликов. Это священный бред, он и сам не знает, что говорит!
6
Галлы наделяли омелу магическими свойствами; на шестой день каждого месяца друиды (галльские жрецы) проводили ритуальный сбор омелы.
Взволнованный Форлоннер, пошатываясь, идет дальше по каменистому пути Истории. Вдруг небо покрывается тучами. Налетает ветер. То здесь, то там на дороге взметаются вихри: то клубится пыль веков! Вперед, вперед! Что это за благодатный луг, где деревья еще стоят в цвету, несмотря на июльский зной, где бьет прозрачный родник? И что это за девушка разговаривает с листьями, облаками, ангелами — и вдруг замирает с полуоткрытым ртом, словно прислушиваясь к божественным голосам? На колени, Форлоннер! Это Жанна, Орлеанская дева, та самая, которую твоя радикальная газета не желает считать святой… Но сейчас ты сам чувствуешь, что это святая Жанна д'Арк.