Елизавета Петровна, ее происхождение, интимная жизнь и правление
Шрифт:
Последний же наследник, Елизавета Петровна, незадолго до этого происшествия проштрафилась тем, что, затевая заговор с любовником Алексеем Нарышкиным против Петра II-го, по неосторожности попалась в руки Долгорукого. Значит и ее нельзя было поставить во главе российской империи.
Итак внимание было ныне обращено на трех дочерей брата Петра Великого, полоумного прежнего регента царя Ивана Алексеевича. Из последних Екатерина была замужем за Леопольдом Мекленбургским, вторая дочь, Анна, была еще Петром назначена из политических соображений в жены Фридриха Вильгельма, последнего герцога Курляндского. Муж её вскоре после заключения брака умер и Анна стала регентшей Курляндии. Третья дочь Ивана была характером в отца, не любила церемоний и придворного шума, жила в одиночестве и тайной связи с генералом Мамоновым.
Все
Борьба партий была в ту пору крайне интересная, — каждый вербовал избирателей на свою сторону, но всего успешнее работали в ту страдную пору только что приведенные лица, Голицын и Остерман: они сумели соединить на курляндке Анне Иоанновне всего больше голосов, в числе коих главный контингент составляли голоса бояр.
Последние рассчитывали на то, что, избрав раз Анну в правительницы, они заставят эту сластолюбивую, бесхарактерную женщину плясать под свою дудочку. Придумали даже отправить к царице in spe в Курляндию нечто вроде конституционного положения, благодаря которому дворянам и в будни были бы праздники, и, разумеется, Анна ни на минуту не задумалась насчет подписи этого государственного акта. Но зато, с такой же легкостью и нарушила она данную клятву. В первый же приезд в Москву объявила Анна себя самодержицей и первым своим рескриптом назначила она себя начальником гвардии, угощала в день этого важного события гвардейцев водкой, в некоторых случаях даже собственноручно — и благородный напиток оказал и благородное действие. Гвардейцы были на её стороне и за матушку-царицу готовы были и в огонь и в воду.
За гвардейцами последовало не всё чиновничество, рекрутировавшееся преимущественно из малоземельных дворян да продажных иностранцев, прогрессировавших во время Петровского бюрократизма, но зато и павших с ним вместе. Что же касается духовенства, то оно хотя не сразу решилось, к которому берегу причалить, но сразу однако сознало, что со столбовым, денежным дворянством, витавшим в высших сферах, пива не сваришь и поэтому нужно было немедленно созвать совет для отыскания образа действия, соответствовавшего данному моменту. Сказано — сделано, и святейший синод воедино порешил выразить свои симпатии всемогущей, славнейшей государыне императрице и самодержице всея России.
И таким-то образом была решена судьба православного народа. Вместо волков дворян, терзали его тело тигры петровского абсолютизма. Вчерашние боги были свержены: законодатели и государственные сановники, вчера еще считавшиеся за мудрых и непоколебимо сильных, — были сегодня ничто, или сидели за тюремной решеткой, как злостные преступники.
Долгорукие и их поклонники, с ними и царская невеста Екатерина с грудным дитятей, были закованы и отправлены на поселение в Сибирь. Другая часть сегодняшней оппозиции была заключена в монастыри или сослана в поместья и т. д. — Те же, которые оказывали содействие Анне в её преступном нарушении обещания и во всех её политических затеях, были награждены по-царски: кто орденом, кто чином, кому была выписана пожизненная пенсия, кому имение в 500 или 1000 душ и т. д. Царская милость и щедрость не знала в этом случае границ и в особенности были ею отмечены генералы Остерман и Миних, и эти в сообществе с возлюбленным царицы камер-юнкером Эрнстом-Иоганом Бироном стояли целые десять лет во главе правления и в сущности и ворочали всем административным механизмом.
И из этой удалой тройки коренным был несомненно Остерман, сын лютеранского пастора из Вестфалии, хитрый малый, пришедший в Россию, как много ему равных санкюлотов, искать у нас счастья, и он его действительно
Ни одна дворцовая интрига не обошлась без участия Остермана: он не боялся реакции, и одним из его излюбленнейших средств для отвода глаз, «на всякий случай», было — держаться как можно дальше от места катастрофы, и если виднелась опасность, так он подобру, поздорову забирался домой, натирал лицо лимоном и, желтый, как тяжко больной, ложился в кровать, охая и вздыхая, если являлся к нему кто-либо по начальству. Отсюда, из спальни, «свинятника», как ее прозывали современники, управлял Остерман целыми заговорами, и если подчиненные его, нередко им же самим завлеченные в заговор, были накрыты и запрятаны в Петропавловскую крепость, Остерман оставался цел и невредим и продолжал по-прежнему свои козни.
Анна Ивановна возвела Остермана в графское достоинство, и как было иначе поступить на её месте: этот государственный муж задался задачей привести в исполнение недоконченную работу Петра Великого, восстановить и упрочить российский государственный строй по плану великого преобразователя и, действительно, Остерман на этом поприще достиг своего апогея, а русский народ, очнувшись раз из своего долговечного сна, сумеет оценить заслуги своих добродетелей `a la Меньшиков, Остерман и мн. др. и раз навсегда выставит имена этих «патриотов своего отечества» на позорных столбах в назидание потомству.
Познакомившись с его сиятельством графом Остерманом, было бы крайне несправедливо, если б мы обошли молчанием сподвижника и сообщника его, графа Миниха.
То, что Остерманом было сделано для упрочнения русского хищного бюрократизма, от которого мы и по сегодня еще не смогли отрешиться, с той же энергией и с тем же успехом отдался граф Миних для служения войску, на которое абсолютизм опирался с той же уверенностью, как и на взяточную чиновническую иерархию.
Граф Миних был авантюрист из военного лагеря: он служил — и всегда с надлежащим достоинством! — во Франции, Гессене, Саксонии, Польше и для него лозунгом было: «где хорошо платят — там родина моя». Платили во Франции хорошие деньги — Миних был добрым патриотом Франции, платили хорошие деньги в Германии — он был добрым немцем, и случилось же, что Петр Великий где-то и когда-то сошелся с этим добрым молодцем. Были, вероятно, оба пьяны, сошлись в цене, сдружились, и стал вдруг Миних русским генералом, а при воцарении Анны Ивановны — и генерал-фельдмаршалом. Добившись этого высокого чина, кровожадный и хищный генерал-фельдмаршал «заразился» манией величия и задумал играть при дворе Анны такую же роль, как покойный Меньшиков при Екатерине II-ой. Но — человек предполагает, а Бог располагает. Этому не должно было быть: противники Миниха пронюхали, чего он искал и к чему стремился, и предупредили царицу. Релегировать такую важную особу, как графа Миниха, было рискованно и поэтому нужно было вежливым образом, по-товарищески, от этого опасного сеньора отделаться; к тому же в ту пору и имя России покрылось было пылью забвенья, нужно было напомнить миру о существовании Матушки-Рассеюшки, и её величество объявила поход против басурманов-турок, поручив графу Миниху командование действующей армией.
Третий из этого яркого созвездия, камер-юнкер Эрнст-Иоган Бирон играл в политической сфере менее важную роль и, кажется, ни один изо всех чиновных и государственных мужей не трясся из боязни перед Минихом столько, как этот несчастный немец.
Сын курляндского лесничего и внук герцогского конюха, попал он в 1720 г. случайно ко двору вдовствовавшей герцогини Анны Ивановны, резидировавшей в то время в Митаве, обратил на себя внимание герцогини и был поэтому пожалован в чин камер-юнкера. А так как камер-юнкерство с его происхождением не особенно-то гармонировало, то хитрый царедворец придумал изменить свое имя. Самовольно назвал он себя Бироном, раскопал в каком-то архиве родословную французских герцогов Бирон, потомки коих немало были удивлены, услышав об этой дерзости, велел себя титулировать, как то герцогу полагается, посадил всюду герцогские вензеля, короны и пр. и пр. — и зажил себе припеваючи.