Элмер Гентри
Шрифт:
А для всех вместе, в особенности же для Клео, которая сидела за органом, крепко сжав на коленях руки и преданно глядя на него, он воспарил на крыльях поэзии.
– Проповедовать благую весть евангелия! О, это вовсе не пустое, скучное, ханжеское занятие, как утверждают дурные люди! Это дело, которое по плечу сильным мужчинам, решительным женщинам. Ради этого миссионеры-методисты идут в джунгли, где их ждут свирепые львы и предательская лихорадка, ради этого они терпят смертельный холод дальнего севера, томящую жажду пустыни, опасности поля брани. Нам ли уступить им в геройстве? Вот здесь, в Банджо-Кроссинге, есть ли дело столь безотлагательное, нужда столь острая, как необходимость возвестить ослепленным, гибнущим грешным душам, что пришло время покаяться? Покайтесь
Его великолепный голос заполнил собою всю церковь, и глаза Клео засверкали вдохновенными слезами.
Бесспорно, лучшей проповеди в Банджо-Кроссинге еще не слыхали. Именно это и говорили ему в один голос прихожане, когда он весело обменивался с ними прощальными рукопожатиями у порога.
– Ну, порадовали вы нас сегодня проповедью, ваше преподобие!
И Клео подошла к нему с протянутыми руками, и он едва удержался, чтобы не поцеловать ее.
Занятия в воскресной школе начинались после утренней службы. Элмер решил, что каждую неделю присутствовать на занятиях он не станет. "Ни за что на свете! Лучше вздремнуть до обеда!" Но в это утро он здесь - сияющий и велеречивый, он обратился к детям с кратким, но ярким словом, увещевая их всегда говорить правду, слушаться родителей и усердно внимать наставлениям учителей - белошвейки мисс Митти Лэм и владельца картофелехранилища Оскара Шольца.
В последнее десятилетие ученики воскресных школ в более крупных приходах стали подвергаться такой же тщательной сортировке, как и в общеобразовательных школах. Начали открываться курсы подготовки учителей. Все эти новые веяния еще не проникли в Банджо-Кроссинг, но все-таки и здесь детей до десяти лет отделили от старших; младшим отделением и ведала Клео Бенем.
Элмер наблюдал, как она переходит из класса в класс, как непринужденно и ласково разговаривают с нею дети.
"Из нее выйдет чудесная жена и мать… замечательная жена для пастора… идеальная жена для епископа", - заметил он про себя.
На вечернюю воскресную службу в методистской церкви Банджо-Кроссинга обычно собиралось не более сорока человек; в этот вечер набралось около сотни. И в этот вечер Элмер еще не совсем уверенно, нащупывая почву, порвал со стародавней церковной традицией, положив начало своим, знаменитым впоследствии "Веселым Воскресным Вечерам".
Выбрав несколько наиболее бодрых гимнов - "Вперед же, воинство христово", "О животворные слова", "Твори добро и согревай", величественный "Когда нас трубы призовут на суд", - он предложил пропеть лишь по одной строфе из каждого вместо того, чтобы тянуть все до конца, а затем ошеломил свою аудиторию, громко заявив:
– Ну, а теперь вот что. Пожалуйста, не удивляйтесь, друзья, и не думайте говорить, что это, мол, не приличествует церкви, потому что я все равно попробую взбодрить ваш дух, расшевелить вас так, чтобы самому сатане стало тошно! Вспомните: ведь это господь создал и ласковое солнце и зеленые холмы - значит, наверняка он же стоит за спиною тех, кто сочиняет веселые песни! Вот я и хочу, чтобы вы все, как один, дружно и разом грянули "Дикси" [142]! А после для старичков, вроде меня, споем строфу из великолепного старого гимна, что вдохновляет праведных, "Ты - наш оплот".
Кое-кто действительно был неприятно поражен, но молодежь - девушки и юноши, сдержанно переглядывавшиеся на задних скамейках, - пришла в восторг. Он несколько раз заставил их пропеть хором "Дикси", и наконец развеселились все, кроме разве что двух или трех святош-ревматиков.
Темой проповеди он выбрал текст из послания к га-латам: "Плод же духа: любовь, радость, мир".
– Не вздумайте никогда слушать нытиков, - наставлял он, - нерешительных людей, которых пугает суровость доброго старого методистского учения, которые утверждают,
Но сегодня, в день первой встречи с вами, братья и сестры, я не хочу входить в эти подробности. Я остановлюсь на самом основном - все прочее служит лишь дополнением к нему. Что же это основное - как по-вашему? Что это, братья? Что, как не Иисус Христос и его любовь ко всем и каждому из нас?
Любовь! Любовь! Любовь! Сколь прекрасно само это слово! Любовь не плотская, но божественная, ощущение небесной благодати. Что есть любовь? Слушайте же! Любовь - это радуга, сверкающая пред нами великолепием красок, пронизывающая и рассеивающая темные тучи жизни. Это утренняя и вечерняя звезда, что лучезарно сияет на сумеречном горизонте, призывая все живое радоваться дивному творению божьему - небесному своду! У колыбели младенца, что спит так мирно в то время, как над ним с невыразимым обожанием склоняется мать, реет чудо любви. В последние скорбные минуты, утешая сердца, навеки отмеченные ее печатью - даже над безмолвной могилой, - тоже сияет любовь!
Что есть великое искусство - я говорю не о посредственных картинах, но о творениях прославленных старых мастеров, что служат нам великим нравственным уроком, - что же есть матерь искусства, источник вдохновения поэта, патриота, философа, выдающегося деятеля, политического или финансового? В чем черпают они творческие силы, как не в любви?
О, не случалось ли вам слышать тихую мелодию, что плывет на заре над полями, словно возникая где-то в неведомых таинственных далях? Не кажется ли вам, что вы слышите далекий шелест крыл херувимов, когда дорогая сестра наша играет заключительный гимн? А что есть музыка, дивная, прекрасная музыка, нежная мелодия? Ах, музыка - это голос любви, волшебницы, превращающей нас, простых смертных, в венценосных царей! Любовь - аромат дивного цветка, любовь - это мощь атлета, дающая ему силы претерпеть пыль и зной, устоять в бою ради доблестной победы! О любовь, любовь, любовь! Если бы не она, мы были бы хуже зверей! С нею земля - рай и мы все - боги!
Да, такова любовь, созданная Иисусом Христом, любовь, которую несет от поколения к поколению его церковь, а в особенности, как думается мне, великое, мощное, демократическое, либеральное братство методистской церкви! Да, вот что значит она для нас!
Мне вспоминается один случай, относящийся к дням моей ранней молодости, когда я еще учился в университете. У меня был товарищ по курсу - не стану называть вам его имени, скажу лишь, что мы его звали Джимом, - юноша приятной наружности, юноша, обладающий всеми данными для того, чтобы стать верным служителем христовым, но - увы!
– по-мальчишески гордый своим умом, настолько одержимый духом себялюбия и бахвальства, что никак не хотел смириться пред источником всякого разума и признать Иисуса как своего спасителя.
Я очень любил Джима - даже готов был поселиться с ним в одной комнате, надеясь, что мне удастся образумить его и вернуть на путь спасения. Однако он начитался книг, принадлежащих перу таких личностей, как Ингерсолл и Томас Пэйн, - чванных глупцов, вообразивших, что они умнее самого всемогущего бога! Джим предпочитал цитировать порочный, внушенный дьяволом бред вместо того, чтобы внимать целительному журчанию благословенного источника, каковым является для нас священное писание! А я все убеждал и убеждал его - судите же сами, как я был молод и неразумен! Но вот в один прекрасный день на меня снизошло вдохновение! Я понял, что существует нечто более веское и убедительное, чем любые доводы рассудка. "Джим, - сказал я ему, - ты любишь своего отца?" Его отец был достойный старый джентльмен, истинный христианин, сельский врач и, подобно многим сельским врачам, героически самоотверженный, многоопытный человек. "Так ты любишь своего старого отца?" - спросил я.