Эльминстер в ярости

Гринвуд Эд

Не обращай на это внимания. Призови синий огонь.

Симбул позвала, и почувствовала, как предметы, содержащие синее пламя, начали отзываться, подлетев к ней поближе.

На их пути находились тела демонов, рвущие, теснящиеся, вздымающиеся. Всё было безнадёжно…

Надежда, моя дорогая дочь, это фонарь, который нужен всем нам, и нам никогда нельзя её бросать. Даже мне. Держись покрепче за свою надежду, и продолжай призывать пламя. Прекрасное синее пламя…

Синий огонь пришёл к ней, предметы,

что несли его, прожгли дыры сквозь демонов на своём пути. Демоны вопили и ревели, умирая и оставаясь искалеченными, многие посыпались прочь от неё.

Но пришло ещё больше рычащих чудовищ. Хоры и раттеры, глабрезу и безымянные червеподобные корчащиеся создания… они впивались в синее пламя, махали оружием и читали заклинания, но не могли ничего сделать, чтобы остановить, замедлить или сбить с курса призванный синий огонь — ведь прикосновение к нему уничтожало, а магия только заставляла его сиять ярче прежнего.

В твою рану. Вбери огонь в себя.

Симбул исполнила приказ Мистры, и серебряныййй огонь закипел внутри неё и потёк из её ран, голодными кольцами свиваясь вокруг синего пламени, сливаясь с ним… и поглощая его.

Неожиданно её наполнила раскалённая добела, разъярённая сила. Мощь, которая обожгла ей конечностиии, которая стонала и трещала в её волосах… которая изверглась из неё, когда Симбул закричала от боли.

Энергия выстрелила из её глаз лучами и вырвалась из её носа и рта, ударяя во всех направлениях ослепительно ярким потоком, который одинаково поглощал демонов и стены позади них.

Тёмные фрагменты стен тяжело рухнули, сокрушая под собой новых демонов. Другие с воплями разбежались во всех направлениях.

С криком, достаточно громким, чтобы заглушить их всех, от боли, ликования и голой ярости, Симбул вылетела из крепости, оставляя за собой прах убитых демонов, как комета, высоко воспарившая в ночном небе.

— Тлуин, - выдохнул Хокспайк, пытаясь перевернуться. Чума, как же у него всё затекло!

— Хок?
– зевнул Харбранд.
– Ты проснулся?

— Нет, - твёрдо отозвался Хокспайк, хотя на самом деле проснулся. Нельзя сказать, что он был этому рад. Всё тело ныло, каждое мгновение в него впивались холодные и острые камни, он был голоден — в животе то и дело урчало — и да, ему мучительно требовалось облегчиться.

Над головой был тёмный грубый камень. Они были в какой-то пещере. Да, теперь он вспомнил… большая пещера. Они пролили немного лампового масла на ветку и сделали факел, который горел достаточно долго, чтобы тщательно её обыскать. Одно просторное помещение, естественная пещера, в которой валялись мусор и старые кости… но ничего свежего, и никакого звериного запаха, а значит — она не служила сейчас никому логовом. Они были где-то высоко в предгорьях у Ирлингской горы. И, конечно, наутро у них всё болело, и отдохнуть, свернувшись в на беспощадно твёрдых, острых камнях, не получилось.

— Тлуин, тлуин, тлуин, - сказал миру Хокспайк, содрогнувшись, когда перекатился

на колени и новые беспощадные камни сразу же вонзились ему в ноги. Он заставил себя выпрямиться, чтобы, неловко спотыкаясь, подойти туда, где смог опереться на стену пещеры. Во рту стоял такой привкус, будто он облизывал звериную клетку.

Харбранд, разумеется, уже встал. Храст его побери.

И делал растяжку в дальнем конце пещеры, будто танцовщица из таверны, готовящаяся к какому-то акробатическому номеру. И ухмылялся.

Боги в небесах, этот ублюдок намеревался быть в хорошем настроении.

— Мне, - провозгласил партнёр Хокспайка, прерывая растяжку серией выпадов ногами и руками, будто пьяный борец, - нужно опорожнить мочевой пузырь. И напиться. Вчера ночью мы слышали ручей, так?

— Ухху, - согласился Хокспайк, указывая туда, где, как ему вроде бы показалось, могла находиться бегущая вода. Она слышали журчание — небольшой, но свежий поток — где-то в той стороне.

Но чтобы помочиться или попить, разумеется, им придётся выйти в этот прекрасный кусок мира, ожидающий снаружи пещеры.

Он осторожно прошёл вдоль стены, ещё не доверяя своему чувству равновесия. Ох, как же промёрзли кости… Единственное, что его порадовало — Хар двигался ненамного быстрее. А это означало, что ему не придётся выслушивать многочисленные остроумные комментарии по меньшей мере до тех пор…

Что-то заслонило собой утренний свет. Хокспайк поднял взгляд — и застыл на месте. Харбранд поступил точно так же, превратившись в глазеющую, бледнолицую дрожащую статую.

У входа в пещеру зияла нисходящая борозда длиной с просторный загородный особняк. Её полностью заполняло чёрное рыло, проникшее глубоко внутрь. Рыло, которое крепилось к чешуйчатой, рогатой голове… чёрного дракона.

— Дерьмо, - выдохнул Хокспайк, и прямо на месте опустошил свой мочевой пузырь, прямо в любимый гульфик.

Взгляд мудрых и жестоких драконьих глаз, наблюдавших за аналогичным позором Харбранда, скользнул к нему.

— Здравствуйте, - сказал дракон, приоткрыв челюсть — эти клыки! — в медленной, мягкой улыбке.
– Я Алоргловенемаус, и так случилось, что я нуждаюсь в Зверях на замену.

— О?
– сумел выговорить Харбранд из другого конца пещеры.
– Что за зверях?

Примерно в этот же момент Хокспайк решил, что потеря контроля над мочевым пузырём была неэффективной тактикой. И поэтому выбрал другую: как мёртвый, свалился без чувств.

— Прекрасная идея!
– воскликнул Харбранд — и тоже потерял сознание.

Мгновение спустя пещера содрогнулась от оглушительного рёва. Алоргловенемаус хохотал.

— Такое… великолепие, - прошептала Симбул, глядя, как по горам ползёт рассвет. Из неё вытекло достаточно силы, чтобы она снова стала собой, снова была в своей власти. Повиснув высоко в воздухе, она исцелила себя, растягиваясь и сгибаясь с захватывающей дыхание лёгкостью. Вся боль исчезла, и она была сильнее, бодрее и живее, чем когда-либо.