Элнет
Шрифт:
Григорий Петрович поступил в семинарию во время разгула реакции. В Казанской семинарии тогда хозяйничал известный Богданов. Формально директором семинарии считался Воскресенский, но Богданов, хотя был лишь помощником директора, заправлял всеми делами. Он старался превратить семинарию в казарму со строгим военным режимом.
Казанская учительская инородческая семинария была открыта благодаря стараниям и хлопотам Николая Ивановича Ильминского. Он же стал ее первым директором. Ильминский стремился «просветить» инородцев христианской верой и русифицировать
Поэтому в семинарии готовили учителей, которые могли бы переводить на свой родной язык церковные книги, Жития святых и в инородческих школах обучать детей на их родном языке.
Хотя головы семинаристов изрядно забивали религиозной премудростью, они все же получали от ученья немалую пользу: они первыми среди своего народа научились читать и писать на родном языке.
После 1905 года начали выходить календари на чувашском, марийском, удмуртском и мордовском языках. Первый марийский календарь вышел в 1907 году. Конечно, если его сравнить с русским календарем того же времени, то он и на календарь-то не похож. Правда, там, как и положено, указывались даты православных праздников, отмечались дни рождения членов царской семьи, а на обложке был царский портрет.
Кстати, с этим портретом произошел интересный случай. Бумага для обложки календаря попалась тонкая и не очень прочная. А на обороте обложки была напечатана таблица со сведениями о времени восхода и захода солнца и долготы дня. Жирные линии, отделяющие месяц от месяца, проникли на лицевую сторону, поэтому получилось, что царь как бы сидит за решеткой. И цензор этого как-то не заметил, хотя вообще относился к календарю очень придирчиво.
В календаре 1907 года многие страницы замазаны черной тушью. Это цензор заставил вымарать страницы, где говорилось о революционном движении.
В календарях, выпущенных в 1908, 1909, 1910 годах, были напечатаны марийские стихи, песни и сказки. В 1911 году марийский календарь выпустила переводческая комиссия при учебном округе. Но в этом календаре не нашлось места для марийских поэтов, только что начинавших пробовать сочинять стихи на марийском языке. Зато много места уделялось описанию разных монастырей и церквей.
В это время семинарское начальство стало жестче проводить политику русификации. Бобровников, сменивший Ильминского на посту директора, а потом и Воскресенский сначала как будто придерживались политики Ильминского. Но в эпоху разгула реакции Воскресенский целиком попал под влияние Богданова.
Притеснения Богданова не сломили семинаристов, а лишь озлобили их. Вскоре ретивый. помощник директора сам стал бояться семинаристов, даже перестал ходить по вечерам в семинарию. 29 сентября 1909 года в семинарии произошел самый настоящий бунт.
Вечером, после ужина, семинаристы гурьбой высыпали из столовой, с пеньем «Марсельезы» и с криками: «Долой Богданова!» — поднялись в классы. Потом, разломав в уборной печь, вышли во двор
Воспользовавшись случаем, Богданов вызвал полицию. При обыске была найдена целая библиотечка — около восьмидесяти различных революционных брошюр и книг. Семерых учащихся полиция арестовала, около тридцати было исключено из семинарии с волчьими билетами. С остальных взяли подписку: каждый семинарист обязался не нарушать семинарских порядков и беспрекословно подчиняться воле начальства. Григорий Петрович тогда чудом удержался в семинарии.
После этих событий Богданова из семинарии перевели директором народной школы в Симбирскую губернию.
В такое бурное время Григорий Петрович окончил семинарию.
Он спокойно учительствовал уже два года, и вот надо же было снова попасть в беду… А впрочем, будь что будет, под лежачий камень и вода не течет! Григорий Петрович надел картуз, запер школу и пошел к попу.
Старик поп внимательно выслушал его, похвалил за намерение обзавестись семьей, но, в конце концов, сказал:
— Яшай Никифоров не в моем приходе. Мы с отцом Сидором поделили Аркамбал, одна половина моя, другая — его. Так что тебе с отцом Сидором надо поговорить.
Григорий Петрович пошел к отцу Сидору.
Тот тоже внимательно его выслушал, кивая головой, то и дело повторяя: «Та-ак», «та-ак». Григорий Петрович совсем уж было решил, что дело сделано, как вдруг отец Сидор сказал:
— Я ей дал уже одну выписку из метрики, другой не дам. Обвенчать вас тоже не могу, она уже обвенчана.
— Нет, батюшка, она не венчалась.
— Венчалась, не венчалась — этого я не знаю, а знаю, что давал ей выписку из метрики для священника Аринского прихода. Если он напишет справку, что не венчал>ее, тогда другое дело.
— Я принесу такую справку.
— Кроме того, нужна выписка из метрики, которую я ей дал.
— И это будет, батюшка!
Поблагодарив попа, Григорий Петрович пошел к Яшаю.
4
Когда Григорий Петрович вошел во двор, Чачи на крыльце разговаривала с Япушем.
— Чачи, — сказал Григорий Петрович, — я иду в Морки.
Она посмотрела на него с удивлением.
— Нужно принести справку от аринского попа, что ты у него не венчалась. А где бумага, которую тебе дал отец Сидор?
— Какую бумагу?
— Когда ты выходила замуж, отец Сидор давал тебе выписку из метрики?
— Какую выписку?
— Ну, как тебе объяснить? «Письмо», — как говорят марийцы.
— Письмо? — испуганно переспросила Чачи. — Оно в сундуке осталось.
— В каком сундуке?
— Ну там… с вещами…
Григорий Петрович приуныл. Из сундука, оставшегося в доме Чужгана, метрику не скоро достанешь.
Япуш с удивлением смотрел на сестру и Григория Петровича. Ведь сестра все это время пряталась в лесу, только что вернулась: о чем они говорят с Григорием Петровичем, какие у них могут быть дела?