Эльсе
Шрифт:
Ее охватило предчувствие большого-большого счастья. Она откинулась назад, насколько это было возможно в трясущейся повозке, и предалась мечтам.
Но на этот раз это были не старые ее грезы о невесте и каретах, а новая мечта — большая, удивительная, неясная, — почти пугающая.
Эльсе украдкой расстегнула несколько пуговиц на платье, чтобы добраться до корсета, — он действительно был слишком тесен.
Когда они приехали, теперь уже Блохе хотелось попросить мадам попридержать язык — так глубоко она погрузилась в свои мечтания и так жаль было, что приходилось расставаться
Дом управляющего находился несколько в стороне от прочих зданий завода. Пока мадам сидела у больной, Эльсе решила осмотреть странные длинные дома, у которых вместо стен были полки.
Еще наполовину погруженная в мечты, она бродила, рассматривая все эти новые и удивительные вещи, и все производило на нее сегодня впечатление чего-то странного и нереального.
Она не замечала потных и перемазанных глиной рабочих, сновавших вокруг нее, но зато долго стояла, глядя на большое водяное колесо, приводившее в движение глиномешалки. С задней стороны колеса, где поднимались лопасти, прыгали тысячи мелких капелек воды; они взлетали, описывая дугу, и падали маленькими ясными звездочками, бросая блики на вращающееся черное колесо.
Под водяным колесом было свежо и прохладно. Однообразный плеск вертящихся лопастей и ясные жемчужины брызг, пляшущих перед глазами, увлекли ее опять в мир грез. Внезапно ее окликнули. Она мешала пройти какому-то богатырю, который, кряхтя от натуги, тащил тяжелый груз к печи.
Эльсе пошла дальше длинными проходами, где кирпичи стояли словно молитвенники на полках, — полки кончались наверху, высоко над ее головой, и тянулись далеко-далеко, до самого конца прохода, где на солнце копошилось несколько крохотных человечков.
Сквозь дыры черепитчатой крыши то тут, то там проникал солнечный луч, протягивавший в воздухе длинную косую светящуюся полосу и наносивший на пол круглый солнечный блик.
Воробьи, свившие себе наверху гнезда, все еще продолжали вести свою греховную возню с шумом и драками. Из соседнего прохода слышались ритмичные удары лопаток, которыми выравнивают кирпичи, прежде чем отправить их в сушку; где-то вдалеке молодой веселый парень пел за работой грустную песнь о любви; но среди всего этого шума явственно выделялся терпеливый и однообразный плеск большого водяного колеса, вращавшего глиномешалки, от которых шел скрип и скрежет.
Эльсе услышала голоса и, полная любопытства, свернула в боковой проход. Там стояли три молодых парня, формовавших кирпичи. Взгляд ее тотчас приковал к себе один из них, стоявший у формовочного стола и заполнявший глиной форму.
На вид ему было лет девятнадцать — двадцать. Черные волосы слегка курчавились за ушами, веки у него были большие и несколько тяжелые. Оторвав взгляд от работы, он уставился на Эльсе темными, почти черными глазами.
Она отвернулась и покраснела. Ей показалось, что ни разу в жизни она не видела ничего прекраснее. У него был легкий темный пушок под носом, но в остальном его рот — с такими ярко-красными и нежными губами — был совсем как у девушки. Эльсе вдруг показалось, что именно о таком рте она мечтала весь день.
Она прошла еще немного, но повернулась и на цыпочках прокралась обратно. Тут она услышала,
— Да нет же, Свенн, ты наверняка знаком с ней. Она прямо-таки залилась краской, когда увидала тебя.
Свенн улыбнулся — между штабелями кирпичей ей как раз был виден его рот. Затем он утер себе рукой лоб, при этом выпачкавшись глиной еще больше, и сказал:
— Чертовски красивая девица!
Блоха решила, что это здорово сказано, и почувствовала себя гордой и польщенной. Крадучись, она ушла, чтобы насладиться своим триумфом наедине.
Однако вскоре она почувствовала, что ей пора вернуться. Но тут прозвонили на обед, и рабочие устремились из проходов и направились к морю умыться. За Эльсе пришел маленький мальчик: она должна была обедать вместе с мадам в доме управляющего.
После обеда мадам предстояло навестить нескольких больных в окрестных дворах, и Эльсе должна была сопровождать ее. Но она оказалась на этот раз такой рассеянной и неловкой, что мам Спеккбом рассердилась и сказала, что ей, пожалуй, лучше уйти.
Блоха засмеялась и побежала прямо к заводу. Было около четырех. Как только Свенн увидел ее, он объявил, что на сегодня кончает работу. Другие потребовали, чтобы он не уходил, пока они не выработают положенного числа кирпичей, но он отшвырнул форму и пошел приводить себя в порядок.
Товарищи заворчали, но спорить не стали: они знали, что порой он бывал столь же упрям, сколь обычно бывал добродушен; кроме того, в жилах Свенна текла кровь бродяг-цыган, а с ними спорить опасно.
Когда он немного погодя предстал перед Эльсе в чистом воротничке, синем суконном костюме и круглой шляпе, она едва узнала его. Она была совершенно покорена его великолепным видом. И все же она вскоре заметила, что в нем деревенской неуклюжести больше, чем она думала, и спустя несколько минут полностью почувствовала себя хозяйкой положения.
Она принялась расспрашивать его о различных вещах, а потом он предложил показать ей завод. Тут он разговорился и даже несколько раз посмеялся над нею, когда она оказалась очень уж непонятливой.
Они шли вместе длинными коридорами. Он объяснял ей все, что у них было перед глазами, и даже подвел ее к обжигательной печи взглянуть на раскаленные кирпичи.
Это, как и все сегодня, было необычайно интересно и приятно. Просто идти рядом с ним и слушать, как он говорит, было для нее большим удовольствием; а то, что она не понимала и половины из его объяснений, только соответствовало этому удивительному дню со всеми новыми впечатлениями и мечтами.
Но тут за Эльсе пришли. Мам Спеккбом уже была готова и хотела ехать в город. Делать нечего, приходилось слушаться. Блоха направилась к дому управляющего. Мадам уже сидела в повозке.
— Скорей же, Эльсе! — крикнула она нетерпеливо. — Уже около семи, а нам надо засветло быть дома.
Блоха набралась храбрости:
— Можно мне пойти пешком в город? Ведь погода такая замечательная.
Мам Спеккбом посмотрела на Свенна и улыбнулась:
— Эге, у тебя, видно, и провожатые есть… Ну ладно, смотри только сама, Эльсе! Да не возвращайся поздно, — и с этими словами мадам укатила.