Ем, чтобы похудеть

Выдревич Галина Сергеевна

– Еще бы мне не знать Скалу! Я же вам про нее и рассказывал.

– Так вот. Я пошла туда полюбоваться закатом. Больше мне де­лать было нечего. В саду я увидела его. Оказывается, садик принад­лежит его другу.

– И вы поговорили.

– Я чувствовала себя очень неловко. Но пришлось разговаривать, он вынудил меня к этому. Видите ли, он решил, что я приехала как туристка. Он и сейчас еще так думает. Он говорил со мной любезно, и я почла за лучшее быть тоже вежливой.

– О чем же вы беседовали?

– О

погоде - говорят, завтра к вечеру ожидается дождь, - о дру­гих городах, об Англии, обо мне, немножко о вас, и, представьте, он сам заговорил о Лилии. Совершенно отвратительная сцена. Притво­рялся, будто любил ее. Предлагал показать ее могилу - могилу жен­щины, которую убил!

– Дорогая мисс Эббот, он не убийца. Недавно я пытался втолко­вать то же самое Генриетте. Когда вы узнаете итальянцев, как знаю их я, то поймете, что он был совершенно искренен. Итальянцы обо­жают мелодраму, смерть и любовь для них - явления театральные. Не сомневаюсь, что он убедил себя в том, что вел и ведет себя безу­коризненно - и как муж, и как вдовец.

– Возможно, вы и правы, - согласилась мисс Эббот: впервые сло­ва его произвели на нее впечатление.
– Когда я попробовала, так ска­зать, закинуть удочку, намекнуть, что он вел себя не совсем так, как надо... ничего не получилось. Словом, он меня не понял или не по­желал понять.

Представив себе, как мисс Эббот наставляет Джино на вершине горы в духе благотворительницы прихода, Филип рассмеялся. Наст­роение у него заметно поднималось.

– Генриетта бы заявила, что у Джино нет чувства греха.

– Боюсь, что Генриетта права.

– В таком случае не означает ли это, что он безгрешен?

Не в характере мисс Эббот было поощрять легкомыслие.

– Мне достаточно знать, что он сделал, - возразила она.
– Меня не интересует, что он говорит и что думает.

Ее прямолинейность заставила Филипа улыбнуться.

– Однако что же он сказал про меня? Небезынтересно бы услы­шать. Готовит он мне восторженный прием?

– Нет, нет, я не говорила ему, что вы с Генриеттой приезжаете. Ес­ли пожелаете, можете застать его врасплох. Он просто спросил про вас и пожалел, что так грубо обошелся с вами полтора года назад.

– Стоит ли вспоминать такие пустяки?
– Филип отвернулся, что­бы она не увидела, что лицо его расплылось от удовольствия. Изви­нение, которое было бы неприемлемо полтора года назад, сейчас по­казалось уместным и приятным.

Она не пропустила его замечание мимо ушей.

– В свое время вы не считали это пустяком. Вы мне сказали, буд­то он оскорбил вас действием.

– Я потерял самообладание, - ответил Филип беззаботным тоном. Тщеславие его было утолено. Достаточно было лишь проблеска учтивости, чтобы настроение у него переменилось.
– А все же... что именно он сказал?

– Что раскаивается в своем поступке - сказал шутливо, как ита­льянцы всегда говорят

такие вещи. Но о ребенке ни разу не обмол­вился.

Экая важность - ребенок, когда в мире опять все стало на свои места! Филип улыбнулся, рассердился на себя за эту улыбку и не­вольно улыбнулся снова - романтика вернулась в Италию, в стране не было больше плебеев, она сделалась прекрасной, любезной, оба­ятельной, как прежде. А мисс Эббот... она тоже была в своем роде прекрасна, несмотря на невоспитанность и ограниченность. Она не была безучастна к жизни и старалась прожить ее так, как считала нужным. И Генриетта... даже и та старалась.

В причинах, вызвавших столь превосходную перемену в Филипе, не было, собственно, ничего превосходного, и насмешки людей ци­ничных были бы вполне оправданны. Однако ангелы и прочие практичные личности отнесутся к сей перемене с благоговением и назо­вут добрым деянием.

«Вид со Скалы (небольшие чаевые) прекраснее всего на закате», - пробормотал Филип как бы про себя.

– О ребенке не обмолвился ни разу, - повторила мисс Эббот. Она опять отошла к окну и опять принялась водить пальцем по изящным изгибам. Филип молча смотрел на нее и открывал в ней прелесть, ко­торой не замечал раньше. Натура ее представляла поистине стран­ную смесь.

– Вид со Скалы - правда ведь он прекрасен?

– Что здесь не прекрасно?
– ответила она мягко.
– Но мне бы хо­телось быть Генриеттой, - добавила она, вкладывая в эти слова ка­кой-то особый смысл.

– Оттого что Генриетта?..

Она не пояснила свою мысль, но он заключил, что она отдала дань сложности жизни. Для нее-то экспедиция не была ни легкой, ни увле­кательной. Красота, зло, обаяние, вульгарность, загадочность - она тоже, хоть и против своей воли, признавала, что все это переплетает­ся в клубок. Ее голос взволновал Филипа, когда она вдруг прервала молчание словами: «Мистер Герритон, подите сюда, взгляните!»

Она убрала стопку тарелок с готического окна, и они с Филипом высунулись наружу.

Против окна, зажатая внизу захудалыми домишками, вздымается высокая башня. Это - ваша башня. Стоит воздвигнуть баррикаду от башни к отелю, и всякое движение будет перекрыто. Подальше, там, где улица близ церкви пустеет, Мерли и Капоки, ваши родственники, поступают так же: они господствуют над Пьяццей, вы - над Сиен­скими воротами. Горе тому, кто посмеет там показаться, он будет не­медленно убит либо из луков, либо из арбалетов, либо при помощи греческого огня. И остерегайтесь окон спальни, ибо им угрожает башня Альдебрандески. Не раз бывало, что стрелы вонзались в сте­ну и трепетали над умывальником. Хорошенько следите за этими ок­нами, а то как бы не повторились события февраля 1338 года, когда на отель неожиданно напали с тыла и тело вашего лучшего друга (вы с трудом признали его) выбросили с лестницы прямо вам под ноги.