Эм + Эш. Книга 1

Шолохова Елена

— Да нечего рассказывать. Не знакомилась я с ним.

— Но он с тобой поздоровался!

— Ну, мы же соседи, — неопределённо дёрнула я плечом.

Дурочки, не знают просто, что это вовсе не приветствие было, а издёвка.

После уроков наткнулась в вестибюле на Тимашевскую. Та явно крутилась без дела. Прямо томилась в ожидании. Значит, где-то поблизости Боря. А раз она к нему не подходит, значит, он не один, а в окружении одноклассников. И точно — вышла из школы, а парни из 11 «В» дружной стайкой расселись на перилах перед дверью. Гулевский и Белевич даже курили. Смело, учитывая, что курение на территории школы под запретом, а отец рьяно блюдёт,

чтобы его запреты не нарушались. Боря, может, тоже курил, не знаю, не успела заметить, потому что Шаламов — он один не сидел, а стоял рядом — вдруг выдал:

— А как твоя фамилия?

Я даже не сразу сообразила, что это мне. Потому что мы действительно не общаемся и не общались, ну и к тому же мою фамилию в нашей школе знают все с первого по одиннадцатый класс. Или он не в курсе, что директор — мой отец? В общем, я растерялась, а этот продолжил в своём духе:

— А день рождения у тебя когда?

— Тебе зачем? — насторожилась я.

— Интересно, — говорит с кривой улыбочкой. — А то ты про меня уже всё узнала, а я — нет.

Мне аж нехорошо стало. Вот же он придурок! Он что теперь, всякий раз собирается тот случай мне припоминать? Кто-то из парней хохотнул, потом ещё один.

— Да отстань ты от меня! — вдруг рассердилась я, чувствуя, как снова краснею. Он хотел ещё что-то сказать, но помощь пришла откуда не ждали: на крыльцо вышел Андрей Геннадьевич и, завидев в меня, вцепился мёртвой хваткой.

— Майер! Эмилия! Ты слышала, что я сегодня на уроке говорил? А то ты в последнее время какая-то рассеянная стала. Всё у тебя в порядке?

Я кивнула:

— Всё в порядке. Слышала.

— Значит я на тебя рассчитываю?

Я снова кивнула. Хотя, признаться, никакого желания участвовать в этих товарищеских встречах у меня не было. Но раз уж пообещала, нельзя же подводить людей. Андрей Геннадьевич потрусил через школьный двор, потом оглянулся и крикнул мне:

— Сегодня в семь! Не опаздывай!

Я кивнула в третий раз и искоса взглянула на Шаламова. Он всё ещё пялился на меня. Даже я бы сказала — изучал, как какую-то любопытную букашку. И где свою Шестакову потерял? При ней, наверняка, не стал бы ко мне цепляться.

— Что? — с вызовом спросила я. — Все ещё интересно, какая у меня фамилия?

— Да нет, я ж не глухой, — ответил он.

— Какое счастье, — буркнула я, спускаясь с лестницы, и не оборачиваясь, устремилась к воротам.

Странное дело, я впервые сегодня ничуть не волновалась в присутствии Бори. Правда, я его и не видела, можно сказать. Он сидел на перилах с самого краю, у колонны, и Шаламов его заслонял. Но всё равно раньше само осознание, что он близко, выбивало почву из-под ног. А тут — вот он, но я… я даже забыла на какой-то миг, что Боря здесь. Я реагировала только на Шаламова. Это какой-то парадокс. Нонсенс.

До вечера я старательно делала уроки, потому что последние дни расслабилась и подзапустила. Долго вникала в химию, перечитывала не только заданный параграф, но и предыдущий, и в конце концов разобралась. А в семь часов как штык была в спортзале. Сначала двигалась лениво, на автомате. Андрей Геннадьевич то и дело понукал меня: «Хватит прохлаждаться! Включайся!». Но постепенно я втянулась, а уж когда вышла на подачу, так и вовсе оказалась в своей стихии. Подачи всегда были моей самой сильной стороной. Причём стабильно. Лёшка Назаров и Денис Кравченко из 10 «Б» очень неплохо подают силовые, но часто уходят в аут, а планеры и вовсе не умеют.

Андрей Геннадьевич гонял нас нещадно, совсем позабыв о времени, и отпустил только в десятом

часу, когда в спортзал сунулась недовольная техничка. Я, успев отвыкнуть от нагрузок, буквально с ног валилась и переодевалась еле-еле, как в замедленном кино.

Девчонки из 10 «В» быстренько собрались и ушли, а Вика Вилкова осталась меня ждать. Когда наконец мы выбрели из раздевалки, то оказались в кромешной тьме — в коридорах уже погасили свет. Лишь тонкая жёлтая полоса пробивалась под дверями в спортзал, где, ругаясь, громыхала вёдрами техничка. Впереди маячил синий квадрат огромного окна в вестибюле — там тоже уже выключили свет, но темноту разбавляли уличные огни. В коридоре же, где не было ни единого окна, мы с Викой пробирались практически наощупь, ориентируясь на синеву вдали.

Бум. Викин пакет с формой хлопнулся на пол.

— Блин! — проворчала она и, присев, стала шарить руками по линолеуму. — Хоть с фонариком ходи. Нафига свет-то везде повыключали?

Я вяло хмыкнула в ответ, после изматывающей тренировки даже языком было лень шевелить. Но тут Вилкова, нащупав наконец свою пропажу, огорошила меня вопросом:

— А что правда, Черникова с Шестаковой подрались из-за новенького?

Огорошила — потому что, во-первых, все уже давно потеряли интерес к этой новости и, во-вторых, потому что Вику Вилкову вообще мало кто волновал, кроме неё самой. Она сроду никогда ни про кого не спрашивала и никому не мыла косточки, не из принципа, а просто потому что ей это неинтересно. Любой разговор Вика умело и как-то очень естественно переводила на себя. А тут вдруг спросила про Черникову — это что-то новенькое.

— Как вижу, в схватке победила Шестакова и приз достался ей, — хихикнула Вилкова.

Я промолчала — это не та тема, какую хотелось бы обсуждать, но её прямо пробрало на разговор.

— А я рада, — призналась она, — что Черникова осталась с носом. А то много о себе воображает.

— Ты просто злишься на неё из-за той истории с Катаняном.

Вообще-то, я Вику понимаю. Светка тогда и впрямь повела себя не лучшим образом, с энтузиазмом пересказывая, как «осрамилась» Вилкова перед Катаняном. Светка всегда любила посплетничать, просто хлебом не корми, но тут, как по мне, могла бы проявить и внутриклассую солидарность.

— Уже нет, за тот случай больше не злюсь, но в целом отношусь к ней плохо. — Вика помолчала, будто подбирала слова, готовясь сказать что-то неприятное. — Вообще не понимаю, как ты можешь с ней дружить. Что у вас может быть общего.

Приплыли! Мало мне отцовских нотаций и распоряжений, с кем дружить, а с кем — нет. Пока я обдумывала, как бы пресечь этот поток назиданий и при этом её не обидеть, Вика неожиданно переключилась на другое:

— А тебе самой он как?

— Кто он? — не поняла я.

— Новенький. Как его? Эдик Шаламов?

— Что-то я тебя сегодня не узнаю, — усмехнулась я. — С чего вдруг такой интерес к другим людям?

— Но всё же?

Вика зачем-то замедлила шаг, как будто хотела непременно получить ответ, иначе дальше не пойдёт.

— Да ничего такой. — Не рассказывать же ей, как он меня на самом деле бесит. — Прикольный…

— Да…

Мы уже дошли до конца коридора, куда доползал бледный уличный свет, льющийся из окон вестибюля, когда периферийным зрением я уловила лёгкое движение. У стены, прямо перед выходом в вестибюль кто-то стоял, привалившись плечом к косяку. Глаза уже мало-мальски привыкли к темноте, так что силуэт я различила чётко — высокий, стройный, в узких брюках. Он ещё ничего сказать не успел, а я уже знала, кто это.