Эмансипированные женщины
Шрифт:
Когда бы Мадзя ни зашла к Эленке, она заставала ее перед зеркалом в новом лифе или новой юбке.
— Ну как, — спрашивала Эленка, — хорошо сидит? Мне кажется, что в талии слишком свободно, а на плечах морщит. Юбку не укорачивать ни на один дюйм, так гораздо солидней; никакая женщина не может гордо держаться в короткой юбке.
В такие минуты закройщица и мастерица вертелись вокруг Эленки, как голуби вьются вокруг гнезда: они примеряли, наметывали, закалывали булавками, поднимались на цыпочки или опускались на колени. У Эленки, которая
«Как глупы эти мужчины, — подумала Мадзя, глядя на красавицу. — Им кажется, что барышня может быть интересной только при них».
Это ангельски мечтательное и томное выражение Мадзя заметила у Эленки не только во время примерки платьев.
В понедельник перед обедом Эля вызвала Мадзю из класса.
— Дорогая, — сказала она, — тебя заменит панна Иоася, а мы с тобой поедем в город. Стефан прислал Аде карету, но она остается, и мы поедем делать покупки вдвоем.
Мадзе стыдна было садиться в карету; в своем суконном салопчике она боялась дотронуться до атласной обивки. Но Эленка чувствовала себя как дома. Она опустила окно и с надменным видом смотрела на прохожих.
— Смех, право, — сказала Эленка, — как вспомню, что и я ходила, как эти дамы, или ездила в ободранных пролетках.
— Мне кажется, — прервала ее Мадзя, — нам чаще придется ездить не в каретах, а в пролетках.
— Посмотрим! — глядя в пространство, прошептала Эленка.
«Смешная она», — подумала Мадзя, вспомнив, что на содержание пансиона пани Ляттер пришлось занять денег у Ады.
В городе Эленке надо было купить два локтя шелка, башмачки и золотой крестик для панны Марты. Однако на эти покупки у них ушло три часа.
У ювелира Эленка купила крестик за два рубля, но попутно велела показать жемчужное ожерелье и два гарнитура: один сапфировый, другой брильянтовый. Она спросила о цене и поторговалась с ювелиром. У сапожника, прежде чем выбрать одну пару обуви, она померила несколько пар башмачков и туфелек. В мануфактурном магазине, прежде чем купить нужный ей шелк, велела подать столько штук разного цвета, что вокруг нее образовалась радуга из белых, розовых, голубых и желтых шелков. Это было так красиво, что даже Мадзя на минуту забыла, кто она и где находится, и ей показалось, что все это принадлежит ей. Но, поглядев на Эленку, у которой от волнения дрожали губы, она тотчас опомнилась.
— Пойдем же, Эля, — прошептала Мадзя, видя, что старший приказчик смотрит на Эленку со злобной улыбкой.
Они расплатились и вышли. Когда они сели в карету, чувство злобы и сожаления охватило Эленку.
— И подумать только, — говорила она, — что у меня на все это нет денег! Нечего сказать, хороша справедливость! Ада родилась в семье миллионеров, а я — дочь начальницы пансиона. Она за годовой доход могла бы купить целый магазин, а у меня еле хватит на два платья.
— Стыдись, Эля!
— О да, люди, у которых нет денег, всегда должны стыдиться. Ах, если бы наконец наступил
— Думаешь, ты ходила бы тогда в шелках?
— Конечно. Богатства принадлежали бы умным и красивым, а не уродам и простофилям, которые и оценить-то их не умеют.
— Я уверена, что пан Казимеж так не думает, — перебила ее Мадзя.
— Еще бы, конечно, не думает, только наслаждается жизнью и за себя и за меня. Но придет, быть может, и мой черед.
После этого разговора в душе Мадзи проснулась еще большая неприязнь к Эленке.
«Боже! — думала она, — чем быть такой дочерью и такой женщиной, лучше уж сразу умереть! Дай только Элене волю, она разорит мать».
Вскоре после того, как они вернулись домой, в пансионе кончились занятия. Мадзя стояла у окна и смотрела на улицу, где в эту минуту начал падать снег. Она видела, как девочки разбегаются по домам, словно шумный пчелиный рой, улетающий в поле; затем видела, как по двое и поодиночке идут учителя, и наконец заметила Дембицкого; около старика вертелся какой-то щеголь, одетый, несмотря на снег, в один узкий сюртучок и маленькую шляпу. Дембицкий медленно пересекал двор, иногда приостанавливаясь, а молодой человек забегал то справа, то слева, хватал его за пуговицы шубы и что-то с жаром говорил ему.
Снег на минуту перестал падать, молодой человек повернулся к окну, и Мадзя узнала пана Сольского. Невольно сравнила она бедную Элену, которая мечтала о шелках и брильянтах, и миллионера, который в узком сюртучке выходил на такой мороз.
Собеседники исчезли в воротах, а Мадзя подумала:
«О чем это они толкуют, уж не об Эленке ли? Если Дембицкий расскажет пану Стефану, как она вела себя на занятиях, то я бы на ее месте отказалась от поездки за границу».
Глава восьмая
Планы спасения
Дембицкий и пан Стефан в эту минуту действительно вели серьезный разговор о пани Ляттер.
Начали они с того, что отправились обедать в изысканный ресторан на Краковском Предместье, где заняли самый уютный кабинет с готическими креслами, обитыми зеленым утрехтским сукном, и двумя большими зеркалами, на поверхности которых обладатели колец с брильянтами выписывали соленые словца, не отличавшиеся особым вкусом.
Щеголеватый кельнер во фраке и белом галстуке, с прямым пробором, подал им карточки и начал предлагать меню.
— Начнем с водочки и закуски, — предложил кельнер.
— За водку спасибо, — отрезал Дембицкий.
— А мне, пожалуйста, — сказал Сольский.
— Есть свежие устрицы.
— Отлично, — заявил Сольский.
— Так, к водке можно подать устрицы. Дюжину?
— К водке подайте два соленых рыжика.
— Два рыжика и дюжину устриц?
— Два рыжика без устриц, — ответил Сольский. — А может, вы, сударь, хотите устриц?
— Гадость, — проворчал Дембицкий.
— А на обед? — спросил кельнер.