Емельян Пугачев (Книга 2)
Шрифт:
Он жадно выпивает кружку холодного квасу и спешит в канцелярию. Там бригадир барон Билов.
– Ну что ж, – овладевая собой, говорит Елагин и вопросительно смотрит в глаза неподвижно сидящего за столом тучного, с блеклыми глазами, бригадира. – У нас с вами, Иван Карлыч, около тысячи человек воинской силы, да пятнадцать пушек, да крепостные стены, хоть и деревянные, а прочности доброй. Авось устоим? Как вы чаете?
– Устоять должны, – выдавил сквозь зубы барон и, округлив толстые губы, пыхнул табачным дымом.
– Я бы просил вас не медля выслать в поле изрядный секурс, чтоб дать врагу
– И не подумаю, – более твердо сказал Билов, выхватив изо рта трубку и взмахнув ею.
Елагин поднял брови.
– Это почему, позвольте вас спросить? По какой причине вы изволили молвить «не подумаю»?
– Как, как почему?.. – и Билов, пристукивая в пол длинной трубкой, раздельно сказал:
– Перво, я старше вас чином и не находил бы столь нужным давать вам ответа. Два – я только-только вернулся из похода, быв на позиции восемнадцать верст от вашей крепость.
– Ради чего же порешили вы вернуться, не дав майору Харлову помощи?
– Ради того, что там, в Нижне-Озерной, пальба пушек… Весь мой штаб офицеров советовал вернуться, так как…
– Так как вы трус! – выпалил, снова весь побагровев, Елагин.
– Как вы смейт?! Я прикажу вас арестовать!.. – и, замахнувшись длинной, в два аршина, трубкой, барон кинулся на Елагина.
– Не приближайтесь, не приближайтесь! Зарублю! – и Елагин схватился за шашку.
В эту минуту в прихожей скрипнула дверь, послышалось покашливание, в канцелярию явились к утреннему своему часу писаря.
Первым опамятовался полковник Елагин. С волнением в голосе он сказал Билову:
– Господин бригадир! Бросим пререкания. В сей грозный час они не к лицу нам и не ко времени…
– Господин полковник, извиняйт меня… Нервы, нервы! Не сплю ночей.
– У меня тоже… тоже не сладко на сердце, – примиряюще проговорил Елагин. – В животе и смерти бог волен, как говорится… Одначе мнится мне, что всех нас ждет неминучая гибель.
– Может, вас ждет гибель, меня не ждет гибель, – пробубнил с досадою барон и, показав Елагину мясистую спину, направился вперевалку к выходу.
Елагин резко встряхнул звонком. Вбежал дежурный.
– Капитана Березкина!
Явился офицер Березкин – щуплый, облезлый, безбровый, с тупо вытаращенными глазами человек. Елагин приказал ему взять отряд из пехотинцев и казаков, пушку и выйти из крепости, чтобы разведать силы мятежников.
Вскоре заскрипели на всю степь давно не мазанные крепостные ворота, отряд вышел в поле. За действиями разведки полковник Елагин наблюдал с вышки, сооруженной на крепостном валу. Барон Билов с сотником Падуровым стояли возле вышки.
Тимофей Иваныч Падуров, статный тридцатипятилетний красавец с пышными темными усами и чубом, прибыл во главе казачьего отряда из Оренбурга вместе с Биловым. В день своего приезда, проходя мимо дома коменданта, он увидел стоящую на крыльце красивую молодую женщину: «Кто такая, неужели жена этого старого верблюда Елагина?» Он снял шапку, тряхнул чубом, со всей учтивостью поклонился ей и, не останавливаясь, прошел в канцелярию.
Узнав, что это супруга майора Харлова, он стал изыскивать способы поближе познакомиться с ней. И вот сегодня утром новое ошеломляющее известие: она – вдова. «Черт побери, а не грех
К черту!.. Однако, что с нею станется, когда будет взята крепость? Бедная женщина…»
Отряд офицера Березкина, казавшийся вблизи очень внушительным, отдаляясь от стен крепости, постепенно превращался в малую толпишку: степные пространства съедали его. Не успели люди пройти и версты, как с ближних гор лавой ринулись на них всадники.
– Погибли наши! – сказал Падуров, и глаза его заблестели.
Билов облизнулся, зашлепал губами и не успел ответить Падурову, как уже все было кончено: офицер Березкин, поддетый на пику, рухнул с коня, пехота с казаками частью порублена, частью захвачена в плен, и лишь солдат Колесников с тремя товарищами, нашпоривая лошадей, успели умчать пушку в крепость.
– Ах, шорт их возьми, ловко бьются! – прищелкивая языком и сопя, сказал Билов спустившемуся с вышки Елагину. Билов успел хорошо выпить и сытно закусить.
Глава 7.
Комендант Елагин. «Детушки! На штурм! На слом!». «Открой мне очи…»
Крепость пришла в смятение. Всех солдат, молодых и старых, выгнали из казарм, поставили под ружье вдоль крепостного вала, канониры с бомбардирами разместились на деревянных раскатах возле тринадцати медных и чугунных пушек. Тридцать стариков, сказавшись больными, залезли спасаться в казармах под нары, но свирепые капралы обнаружили их и погнали на фронт палками. В обывательских домах – немолчный плач женщин, перебранка: всех мужчин, способных носить оружие, приказано сгонять на защиту крепости.
Всюду ропот, недовольство, слезы.
Слезы, уныние и в дому коменданта. Лидия Федоровна в траурном черном платье сидит в обнимку с матерью в спальне. Обе безмолвно плачут. Как ни доказывал им комендант Елагин, что крепость безопасна, у них неистребимое предчувствие страшных бедствий.
– Маменька, сестрица, не бойтесь, – вбежал шустрый семилетний Коля.
За его поясом – деревянный кинжал, в руке – копье, конец которого обтянут свинцовой китайской бумагой из-под чая. – Бригадир Билов приказал всем своим казакам выйти из крепости да рассыпаться по степи. Сотник Падуров уж повел казаков. Я тоже побегу, догоню да рассыплюсь… – и мальчик воинственно потряс копьем. – Маменька, дозвольте!
– Только тебя там не хватало, – сказала мать, моргая красными глазами. – Подай-ка нашатырь в бутылочке.
Подавая нашатырь, черноглазый Коля говорил взахлеб.
– Не плачьте, маменька. У нас еще тысяча… У нас одних казаков при Падурове шесть сотен. А Падуров… молодчина! Он мне чего-то подарил…
Лидка, пойдем покажу.
– Это что еще за Лидка! – оборвала его мать.
– Он мне леденчик подарил… Видишь, Лидуха? И еще чегой-то. Пойдем, – и он подмигнул сестре.
Мальчик чувствовал себя взрослым и, подражая отцу, старался, как умел, подбодрить женщин, но его маленькое сердце все же тревожно билось и страдало.