Емельян Пугачев. Книга 1
Шрифт:
— А не угодно ли вашему благородию крепкого чайку на скору руку? Самовар вскипел…
В этот миг мимо притаившихся Пугачева с Семибратовым проехали на рысях трое драгунов. Увидев казаков, они повернули лошадей и, подъехав к ним, спросили:
— Помещичий дом этот, что ли?
— Этот самый, — сказал Пугачев.
— А вы кто такие? — спросил старший.
— Слуги барские. Добро его стережем, — ответил Пугачев. — Езжайте во двор, там чаю вам сготовили, самовар кипит.
Драгуны, не сказав ни слова, поехали к воротам, а казаки что есть силы припустились на попов двор. Прибежав, они поспешно стали снаряжаться: седлали коней,
— Давай, давай, пошевеливайся, — торопил Ваньку Пугачев.
Восток все больше наливался зарей, в березах встрепенулись птицы, по соломенной поповской крыше степенно выступал лобастый кот, в хлевах стали взмыкивать коровы, а люди все еще не пробуждались.
Вдруг где-то близко, может, возле барского двора, ревнула пушка, казацкие кони заплясали, лобастый кот, взлягнув задними ногами, оборвался с крыши, грачи дружно с шумом сорвались с гнезд и закружились над селом.
Казаки вскочили в седла.
— Втикаем, Ванька! — крикнул Пугачев. — Прядай, чертяка, до разу!..
Пугающе и страшно ревнула другая пушка. Все село враз всполошилось, загрохали калитки, заскрипели ворота, стали отрывисто перекликаться люди.
Мимо церкви проскакал эскадрон драгунов, за ним быстро шли безоружные солдаты. Затрубил рожок. Драгуны спешились.
— По избам! — раздалась команда. — Мужиков таскать на барский двор!
Казаки, нахлестывая коней, скакали к лесу. Окруженная верховой дворней катилась по столбовой дороге к селу Большие Травы громоздкая карета с господами.
Казаки, не решаясь ехать большаком, правились по опушке леса, выискивали свертка на проселок.
— Омелька, — сказал Семибратов. — Ты врал, поди, быдто бы Матрешка стучалась, меня требовала?
— Вот толсторожий дурак, — захохотал Пугачев, — погони нам не миновать, а он — Матрешка…
Они свернули на проселок. Вихлястая дорога пересекла березовую заросль и вынесла казаков на усыпанную полевыми цветами луговину. Здесь пасся большой табун барских лошадей. Жеребята-одногодки и стригунчики то валялись на росистой траве, то, задрав хвосты и взлягивая, весело взад-вперед носились. На пригорке, сторожко подняв голову, стоял высокий, статный жеребец, вожак табуна. Под мягкими лучами выплывавшего из-под земли солнца рыжий жеребец казался изваянием из бронзы.
— Ах, сатана… Вот конь! — восторженно присвистнул Пугачев, любуясь жеребцом.
Жеребец повернул красивую голову с белой звездой на лбу в сторону казаков и заливисто заржал. Визгливо заржали в ответ и казацкие лошадки.
Тогда почти весь табун бросил щипать траву и с любопытством повернулся к всадникам. Холеные, породистые кони, приветствуя казацких лошаденок, стали размашисто кивать им головами, как бы раскланиваясь с ними, и было двинулись им навстречу. Но бронзовый жеребец, чтоб прекратить беспорядок, сорвался с места и, распушив длинный, по щиколотку, хвост, с полным сознанием своей красоты и мощи величественно и неспешно пронес себя по луговине, опоясав табун дугой. Когда он как вкопанный остановился, малые жеребята, сразу атаковав его, затеяли с ним потешную игру. Грациозно подобрав передние ноги, они подпрыгивали к его высоко вскинутой голове, пытаясь приласкаться, или, слегка согнув шеи, с разбегу проскакивали у него между ногами под брюхом, как
— Нам заводных коняг треба взять, — сказал Пугачев, — а то на нашенских-то не утечь, словят, чего доброго.
— Жеребец не даст, загрызет, — возразил Семибратов.
— Ты прочь гони жеребца, дуй его хорошень нагайкой, ежели сунется, а я спроворю двух добрых меринков, благо пастухи дрыхнут.
Пугачев отрезал от краюхи большой ломоть хлеба, круто посолил его и, привязав свою лошадь к березе, смело вошел в табун. Походил там, ласково, с цыганской повадкой, посвистал, выбрал крепкого коня, — «Серко, Серко…»
— шлепнул его по мускулистой холке, отломил кусок хлеба и всунул ему в мягкие губы. Конь съел вкусную подачу и, похрапывая, стал лизать соленую ладонь чужого человека.
Пугачев вынул из кармана ломоть, мазнул им по лошадиным губам и, поманивая коня: «тпрсе, тпрсе, тпрсе», сначала прытко зашагал от него, затем пустился трусцой к лесу, соблазняя послушно бежавшую за ним лошадь соленым лакомством. Миновав табун, Пугачев схватил коня за гриву и в момент уселся на него верхом. Семибратов, потряхивая нагайкой, наблюдал за рыжым жеребцом и за проворным другом. Жеребец сердито бил передней ногой землю, потом как-то по-особому пронзительно заржал и, выгнув шею, вмах помчался на пригорок.
Солнечный шар только-только успел выкатиться из-под земли, а казаки уже заседлывали в перелеске холеных барских лошадей.
Вдруг, и совершенно неожиданно, на казаков набросилась подкравшаяся молча собачья свора.
Псы примчались со стороны пасшегося табуна. Очевидно, они вместе с пастухом, всю ночь честно стерегли табун, а перед утром их, как на грех, свалил тяжелый сон. Лохматый, весь в шишках чертополоха, пес яростно вцепился Семибратову в зад и сразу вырвал большой клок штанов. Семибратов дико заорал, с силой пнул пса сапогом, потерял равновесие, ляпнулся на спину и, продолжая орать, стал отчаянно отлягиваться ногами. Пугачева атаковали сразу три пса.
— Ванька, Ванька! — кричал он, выхватив саблю. — Держи, черт, лошадь!
— Но зная, что Ваньке приходится туго, он вмиг схватил левой рукой поводья барских лошадей и, рубнув саблей, отсек лохматому псу, что наседал на Ваньку, хвост вместе с частью зада. Сдерживая взвившихся на дыбы коней и разъярившись, он рубнул другую собаку с такой силой, что развалил ее пополам, и сабля его, задев березовый пень, сломалась.
Семибратов вскочил и тоже выхватил саблю. Бесхвостый пес колесом крутился по земле, пронзительно визжал, а две уцелевшие собаки, испуганно поджав уши и ощетинив хребты, отскочили прочь. Подбегали два пастуха с кнутами.
— На конь! — скомандовал Пугачев, быстро подобрав отломившийся клинок сабли. И казаки, продираясь сквозь чащу, ходко двинулись чрез заросль куда глаза глядят, за ними бежали привязанные к седлам казацкие лошадки.
Исхлестанные ветками и сучьями, с расцарапанными в кровь лицами, они вскоре выбрались на большую дорогу и верст тридцать без передыху проскакали во весь опор. Кони — как в мыле, из оскаленных ртов лепешками шлепалась на землю белая пена. Особенно заморился конь под Пугачевым: широкоплечий казак не тучен, но дюж, он весь как сбит из тугих мускулов и крепкой кости.