Эми и Исабель
Шрифт:
И они обе кивнули. Ветер, проникший в кухню сквозь кухонное окно над мойкой, принес с собой сырой запах земли, который смешался с запахом приправ.
— Видишь ли, — сказала Исабель, направив кончик вилки в сторону Эми и осторожно проткнув ею воздух несколько раз, — Ланьер… Я думаю, она француженка, значит, католичка, и значит, маме мистера Манделя это не понравится.
— Почему?
— Ох, солнышко… — Исабель снова принялась за еду.
— Ты бы огорчилась, если бы я вышла замуж не за протестанта? — спросила Эми. Вопрос был риторический,
— Конечно нет, — ответила Исабель, но при этом она почувствовала, как все в ней напряглось. — Ты сможешь выйти, за кого сама решишь.
— Например, за еврея? — спросила Эми, размазывая масло по картофельной кожуре.
— Это было бы хорошо, — вздохнула Исабель облегченно. — Они очень умные. Они думают. Головой. У них на первом месте образование.
— А что, если я выйду за католика?
Исабель разрезала кусочек курицы на две части.
— Это не мое дело.
— Нет, вряд ли я выйду за католика, — сказала Эми миролюбиво. — Я думаю, что глупо становиться на колени. Я бы чувствовала себя глупо, становясь на колени в церкви.
— Ладно, — сказала Исабель, — тут я с тобой согласна. Но мы должны уважать людей, на нас не похожих.
Так и текла милая болтовня матери и дочки. Исабель чувствовала, что заслужила это, — столько труда, чтобы одной воспитать дочку, и глянь: они уже стали на ноги…
— Послушай, — она вдруг вспомнила, убирая посуду, что должна задать еще один вопрос, — этот учитель математики, который заменил мисс Дейбл. Как его имя?
— Робертсон. — Эми скорчилась, как будто что-то уронила на пол. — А что? — спросила она и, не поднимая головы, заправила за ухо прядку волос, упавшую ей на лицо.
— Его жена бросила. — Исабель тщательно вытирала стол, достав мочалку из мойки.
— Да? — Эми встала, стараясь не показать матери лицо. — Я думала, что горошина закатилась под стол, но вроде нет. — (Мама на нее не смотрела, направляясь к мойке.) — Откуда ты знаешь?
— Бекки Такер училась с ней в колледже. Лапочка, если ты думаешь, что горох рассыпался, то поищи, мне мыши в доме не нужны.
— Она училась с миссис Робертсон?
— Если верить Арлин. На, поставь это в холодильник, раз не можешь найти горошину. — Исабель протянула ей остатки курицы, тщательно завернутые в алюминиевую фольгу.
Эми подождала, пока мать открыла холодильник, и спросила:
— Почему она ушла?
— Да не знаю. Наверно, у нее выросло самосознание.
Эми подвигала банки с майонезом, огурцами и кетчупом, отставила коробку яиц.
— Что у нее выросло?
— Эми, закрой дверцу, ради бога. Положи туда курицу и закрой дверцу. — Исабель наполняла мойку горячей водой, завязывая фартук.
Эми закрыла дверцу холодильника.
— Что значит «самосознание»?
— Я не знаю, что случилось на самом деле. Ну, знаешь, как теперь эти женщины собираются вместе в группы.
— Что за женщины?
Эми села за стол и открыла учебник по биологии. Ей еще надо было сделать домашнее задание.
— Насколько
— И миссис Робертсон была в такой группе?
— Ну, Эми, я не знаю. Я только со слов Арлин знаю, что она вернулась к родителям.
— Но почему?
— Господи, Эми, я действительно понятия не имею.
Исабель прополоскала тарелки и вытерла их до блеска. Эми больше ничего не спрашивала.
— Так или иначе, — Исабель вздохнула и вытерла руки полотенцем, — бедняга он. Когда жена уходит…
(Потом она вспомнит, как стояла на кухне и как сказала: «бедняга».)
— А может, ему все равно, — сказала Эми, листая учебник биологии. — Может, она ему опротивела?
— Кто знает, — сказала Исабель равнодушно, — такое уж время. Но мне кажется, что опротиветь друг другу — не слишком убедительная причина для развода.
Она пошла в столовую и достала корзинку для шитья, чтобы заштопать одну из своих юбок. Ее раздражало, что люди так безответственно относятся к браку.
— Если люди остаются ответственными и добрыми, они не проникаются отвращением друг к другу, — сказала она, ни к кому не обращаясь, и отмеряя длину нитки.
Эми за столом уставилась в учебник. Она до сих пор не справилась с домашними заданиями. Только вчера Эми получила плохую оценку на контрольной по биологии и вдобавок замечание от учителя: «Отвлекается во время урока».
Исабель настолько погрузилась в мир «Мадам Бовари», что уже и сама была не рада, что решила прочесть книгу. Когда сотрудницы стали называть ее «мадам Повари» («А вот и мадам Повари», — говорил кто-нибудь, когда она входила в столовую на работе), то она расстраивалась не столько из-за прозвища, сколько из-за того, что не могла больше читать книгу на работе, откладывая удовольствие до возвращения домой. Но она всегда носила книгу в сумочке, и однажды, когда тучи разошлись и потеплело, она незаметно ускользнула в перерыве с работы и, сидя в машине, грызла ногти до тех пор, пока пальцы не закровили, и бедная Эмма Бовари наконец умерла ужасной смертью.
Исабель прослезилась. Она поискала салфетку в бардачке, чтоб промокнуть глаза, думая о том, что Эмма Бовари сделала со своей жизнью. Она даже сказала вслух: «Какой ужас!» — и высморкалась. Как же хорошо, что ей не пришлось страдать, как Эмме. Это утешало. Исабель глубоко вздохнула и посмотрела сквозь ветровое стекло на парковку, где гравий блестел на солнце. Было и легко, и скучновато сидеть здесь — в машине на парковке возле обувной фабрики Ширли-Фоллс в двадцатом веке, когда ее мысли, словно губка, были пропитаны ужасными событиями, случившимися во французской деревне сто лет назад. Она представила комнатушку, пчел у окна, последний крик отравившейся Эммы. Кошмар, кошмар, какой кошмар! Ей было жалко Эмму. Глаза снова наполнились слезами.