Эмиль Верхарн Стихотворения, Зори; Морис Метерлинк Пьесы
Шрифт:
Внезапно входит Эно.
Ты? Здесь?!
Эно. Я!
Клер. Чего ты хочешь?
Эно. Так ты не слыхала о моей речи на Старом Рынке? Я ждал лучшего приема.
Клер (указывая на комнату Эреньена). Как, ты! Его соперник и враг (указывая на улицу), раздувающий эту бурю ненависти!
Эно. Теперь, когда совершилось то, о чем Эреньен не может не узнать, он примет меня лучше, нежели ты, мой друг и моя сестра.
Клер. Я не понимаю.
Эно.
Клер. О, не думай, что он побежден! Он по-прежнему прекрасен и неколебим. Он осуществляет смелый замысел: примирить Оппидомань с ее врагами.
Эно (указывая на улицу). Ну, а этот мятеж, бушующий у его дверей?
Клер. Первые дни было тяжело. Я разделяла его негодование, окружала его любовью, служила ему, как никогда, но он дразнил воспоминаниями свою злобу, бросался к окну, грозил городу кулаком, кричал от бешенства, и слезы катились из его глаз. В своем гневе он был тем ужасным ребенком, которого ты знаешь так хорошо.
Эно. Ах! Если бы он меня послушался, ничто никогда не разрушило бы нашего взаимопонимания. Правительство не обмануло бы его. Народ по-прежнему его любил бы. Но он неукротим, он никогда не умел желать терпеливо. Он движется порывами и шквалами, как ветры его родины.
Клер. А что он должен был сделать?
Эно. Поддержать восстание на Авентине: не укрощать его, а разжечь, превратить в гражданскую войну, обострить несчастья; силой захватить банки, общественные учреждения, силой подчинить судьбу.
Клер. Это было невозможно.
Эно. Все было возможно в те лихорадочные дни. Но нужен был план, холодное, последовательно проводимое решение. Прежде всего, во время стачки на горе необходимо было организовать сопротивление, затем атаку, затем резню. Надо было обеспечить ближайшее, безусловное, неотложное. Правительство — регент и консулы — было бы уничтожено. Народ начал прислушиваться к моим призывам. Эреньен пришел на Авентин в недобрый час, обстоятельства помогли ему. Он красноречив и чувствителен, у него широкие жесты, высокие слова. Он не убеждает, а гипнотизирует. Ах, когда я об этом думаю, вся моя ненависть вспыхивает снова.
Клер. Как ты заблуждаешься!
Крики на улице. Эно и Клер не обращают на них внимания.
Эно. Он сам не знает, чего хочет. Он рассуждает вне времени и пространства. Я никогда не могу его понять.
Клер. Я всегда понимаю его.
Эно. Отдать свои силы осуществлению бесплодных мечтаний… Какая бессмыслица! Нельзя перегибать палку…
Клер. Не будем спорить. Ты одержимый, чувствующий свою беспомощность и слабость. Если ты пришел сюда, к нему, то, значит, хотел что-то выпросить. В чем дело?
Эно (гордо). Я пришел сказать тебе, что вчера я сам усмирил толпу, я, Эно, один защитил Эреньена, я вернул ему обожание народа. Мое упорство победило его злую судьбу.
Клер. Ты это сделал… Но тогда как связать твое поведение с твоими замыслами?
Эно. А я скажу тебе. Действуя один, я всегда терплю неудачу. Меня предают, мне завидуют. Ле Бре под меня подкапывается… В конечном счете только Эреньен
Клер. И ты, ты его поддержал?
Эно. Конечно, потому что нельзя возобновить мятеж, потому что из моих рук все ускользает, потому что мне не везет. Если бы ты знала, до какой степени народ еще ребенок, как начинает он жалеть, что лишился вождя!.. О, все кончено, все кончено! Лучше бы мне найти в себе силу, чтобы исчезнуть.
Клер. Так ты лишь с отчаяния поддерживаешь моего мужа?
Эно. Не все ли равно? (Берет свою палку и шапку, собираясь уходить.) Прощай! Теперь ты все знаешь… Когда придет Эреньен, подготовь его к встрече со мною. (Выходит.)
Снова буря свистков и криков. Входит Эреньен.
Клер (указывая на толпу). Как отвратительны люди, если даже лучшие из них так быстро становятся жестокими!
Эреньен. Наберись терпения. Я уверен, как тот крестьянин, который был моим отцом. Вчера эти крики преследовали меня сквозь запертые двери, они, как набат, сотрясали стены — сверху донизу, от погреба до чердака. Я чувствовал, как разгорается мой гнев, я готов был задушить, уничтожить, раздавить крикунов. Меня лихорадило от ненависти. Я отвечал на их ярость проклятиями. А сегодня я тверд. (Вскрывает письмо.) Слушай, вот что мне пишут: «Теперь я заверяю вас безусловно: все офицеры стали на нашу сторону и последуют за нами. Одни — из злобы, другие — из ненависти, и все — из отвращения. Вчера на тайном собрании мы пришли к соглашению. Я держу их в руках. Они будут повиноваться мне, как перо, которым я пишу, как человек, которого я к вам посылаю. С ними и вся армия — наша. Генералы? Они слишком далеко, слишком высоко; солдат не знает их. Обойдемся без них». (Складывая письмо.) Это пишет мне Ордэн, капитан неприятельской армии.
Новый взрыв криков: «Смерть! Долой!»
Клер. Друг мой!
Эреньен. Оставь, пусть кричат!.. В конце концов я предвидел, что правительство, даже когда оно пообещает все и от всего старого отречется, половину все-таки прибережет, спрятав ее, как ярмарочный фокусник и жонглер, в рукава. Поистине безумно было идти на Авентин! Но для того, чтобы сговориться с осаждающими, мне нужен был мой народ — мой народ и весь его пламень.
Клер. Как ты стал благоразумен!
Эреньен. Правительство хотело меня провести. Его представители, эти ничтожества, эти шуты, мерившие мое честолюбие на свою мерку, пришли сюда предложить мне остатки подорванной власти правительства, как будто люди, подобные мне, не могут сами завоевать для себя первое место. Они ушли в эту дверь, как выгнанные лакеи, и с тех пор страстно ждут моего падения. Им осталось жить лишь несколько дней, и бешеная жажда моей гибели — это единственное, что заставляет их забыть о своем близком конце. Ах, если бы народ знал истину! Вся очевидность против меня! Я доверился какой-то жалкой бумажке, какой-то подписи, что может быть зачеркнута тем же пером, которое ее подмахнуло. Правительство нарушило свои обещания, поэтому и мои стали казаться лживыми. Конечно, можно было счесть меня сообщником и виновником.