Эмили Элизабет Дикинсон (Избранное)

НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ ПОЭЗИИ

Не так уж много в мире великой одухотворенной поэзии, созданной женщинами. Две Эмили – Бронте и Дикинсон, в моей системе ценностей, стоят в одном ряду с Сапфо и Цветаевой. Более того, они как бы олицетворяют своим творчеством настоящее и будущее поэзии, угадывают и воплощают в своих поэтических опытах ход развития мировой литературы на столетия вперед, трансформацию общечеловеческой системы коммуникаций. Особенно заметно это в поэзии американки Дикинсон, которая сегодня является наиболее читаемой поэтессой у себя на родине. А, может быть, и во всем англоязычном секторе, оказывающем огромное влияние, в том числе, и на русскоязычную литературу. Однако, из почти двух тысяч написанных стихотворений при жизни было опубликовано всего лишь семь.

Литературная

и личная судьба Эмили Элизабет Дикинсон достаточно хорошо изучена и, в немалой степени, как мне кажется, трагична. Хотя знакомые Дикинсон, скорее всего, знали о ее произведениях, только после ее смерти в 1886 году, когда был обнаружен тайник со стихами, ее работы стали достоянием общественности. Первый опубликованный сборник составлен в 1890 году личными знакомыми, хотя они сильно редактировали содержание. Полный сборник ее стихов впервые стал доступен в 1955 году. В 1998 году The New York Times сообщила об исследовании, в ходе которого инфракрасная технология показала, что большая часть работ Дикинсон была намеренно подвергнута цензуре. По крайней мере, одиннадцать стихотворений Дикинсон посвящены ее невестке Сьюзан, и все посвящения были позже уничтожены. Эта цензура призвана скрыть природу отношений Эмили и Сьюзен, которые многие ученые интерпретируют как романтические.

Приведу выдержку: «Сьюзи, ты действительно вернешься домой в следующую субботу, снова станешь моей и поцелуешь меня… Я так надеюсь на тебя и так жажду тебя, чувствую, что не могу дождаться, чувствую, что теперь ты мне нужна… что ожидание еще раз увидеть твое лицо заставляет меня горячиться и лихорадить, и сердце мое бьется так быстро… моя дорогая, я кажусь тебе так близко, что я презираю это перо и жду более теплого языка.»

Из мужчин, как мне представляется, Дикинсон безответно любила священника Чарльза Уодсворта, с которым познакомилась в Филадельфии, и это обстоятельство, думаю, явилось главной трагедией ее жизни. "Наполовину старая дева, наполовину любопытный тролль, а в сущности – смелый и "сосредоточенный" поэт, по сравнению с которым мужчины, поэты её времени, кажутся робкими и скучными." – очень точно охарактеризовал Дикинсон театральный режиссер, драматург и писатель Джон Бойтон Пристли. На похоронах гроб с телом поэтессы пронесли по лютиковому полю, у могилы было прочитано одно из стихотворений ее тезки, наиболее любимой ею поэтессы – Эмили Бронте.

За время работы над переводами Дикинсон стала мне настоящим другом… Даже мысленно – не по Чехову, а изначально надежным товарищем и соратником, который все понимает и готов поддержать в любую минуту. Того же, соответственно, ждет и от меня – и я, признаться, несколько опасаюсь нашей будущей встречи. Поскольку не знаю наверняка, сумел ли перевести ее поэзию так, чтобы это понравилось ей самой. А проблема заключается в том, что переводами в России, в основном, занимаются не поэты…В итоге из под пера моих коллег очень часто выходят не переведенные лирические откровения автора, а вариации на тему… Причем, зачастую, такие общие вариации, даже близко не напоминающие стиль и настроение оригинала. Поэт ли я? Не знаю, оттого мне страшно уходить туда…

Совсем иные отношения сложились с Эмили Бронте. Можно сказать, что я по – настоящему влюбился в эту далекую хрупкую англичанку, сильную духом и нежную. Одному Богу известно, что чувствует, что переживает, сколько нервов и жизненных сил оставляет переводчик в процессе работы, если дело обстоит именно так. А если не так, и литератор привычно и профессионально рифмует оригинал, тогда перевод получится не страстным, не жизненным. Кто-нибудь знает, сколько поэтических произведений написал и перевел, например, русский поэт Бальмонт, имевший способности к языкам? Специалисты насчитают до сотни томов, а что мы читали и помним? В защиту скажу, что есть очень неплохие переводы, но их крайне мало…

Так вот, дело не в количестве, конечно. Моя задача показать человека в искусстве, а не наоборот. И уж никак не себя в искусстве… Попробую рассказать вкратце, почему так быстро изнашиваются поэты и переводчики, если не умирают молодыми. Занятие бесполезное, люди это в могилу уносят и, обычно, никому не рассказывают. Но попробую в двух словах.

Лично я даже не выбираю произведений из всего литературного наследия автора, я на это и права не имею. Полагаюсь на филологов, исследователей. Но дальше начинается… любовь. К автору,

его душе, образу мыслей, обстоятельствам жизни. И ты просто не можешь жить, все время думаешь о ней, открываешь новые качества, мысли, движения души. Твоя судьба настолько переплетается с ее, что это становится невыносимо – не видеть предмет своего обожания, и не знать, как она реагирует. Если я чувствую, что Эмили морщит носик на единственном сохранившемся портрете, значит ей не нравится мой перевод. Для этого мне и поэзия не нужна, я оттуда ее глаза вижу, в одно мгновение в меня заходит неизвестный прекрасный мир… Вересковый мир. И я бормочу что-то вроде: «Сейчас переделаем, не волнуйся…» А как переделаешь, нарушается весь строй стиха, смысл искажается, она кривит губки – и ты, наконец, разломав всю конструкцию, начинаешь заново крутить этот «кубик Рубика», а строчки расползаются, грани не сходятся. Но ты должен сделать так, как хочет она – это убивает в тебе поэта и хозяина своей судьбы. И ты все время думаешь – в автобусе, электричке, дома, на работе – а вдруг окружающие догадаются о твоем состоянии, напишут донос, отправят в желтый дом… А если узнает жена? Все это убивает, да уже убило…Мне даже сейчас писать вот так непозволительно, взрослый человек. Поверьте, дорогие мои современники, все не просто.

Ну ладно, о жизни Эмили Бронте написано очень много, ее имя звучит сегодня рядом с именами Байрона и Шелли, Китса и Блейка. Другими словами, сегодня она признанный классик английской и мировой литературы. Всего тридцать лет Господь отпустил этой гениальной женщине, чтобы потрясти литературные основы Англии и раздвинуть мировые горизонты поэзии. Известная английская писательница Элизабет Гаскелл, отмечала, что роман «Грозовой перевал» вызвал у многих читателей дрожь ужаса и «отвращения к той выразительности… с которой были изображены дурные… персонажи». Однако роману присущи моральная сила и мудрость, жестокости, коварству и безумию противостоит разум и справедливость, с этим также нельзя не согласиться. А вот в своей поэзии, думаю, Эмили Бронте далеко ушла за свой грозовой перевал, где и пребывает сейчас – в вересковых пустошах, в эдемских садах, на зеленых лужайках. Ее нелегкая судьба, терпение, сила духа и любовь к окружающей жизни служат и мне примером в моей замороченной раздерганной жизни. Как-то так… А поэзия Бронте актуальна и своевременна сегодня для любого человека мира. И я, пользуясь случаем, обращаюсь к моим современникам: переоценка ценностей в искусстве, в литературе идет всегда, этот процесс не прекращается ни на минуту. Не обращайте внимания на фарисеев и лжеправедников, любите этих Эмилий, читайте их, участвуйте в нашем общем нелегком деле на благо цивилизации и всех свободных народов планеты.

Станислав Хромов

Эмили Элизабет Дикинсон

«Спустилась птица вдоль аллеи…»

Спустилась птица вдоль аллеи –

Тайком я видела в проем –

Разорвала червя смелее,

И парня скушала сырьем,

Прогулка в парке одиноком,

Росу с травы удобно пить -

Затем, к стене отпрыгнув боком,

Жука решила пропустить, –

Стрельнула быстрыми глазами,

Все из гнезда спешат, и вот -

«Как бусы страха глазки сами…»

Головкой бархатной ведет. –

Входя в опасные поверья,

Я ей крошила завтрак мой,

И тут она, расправив перья,

Лететь надумала домой –

Грести, чем весла делят море,

Строки серебряный челнок,

Иль южной бабочки в просторе

Полет, возвышен и глубок.

A Bird, came down the Walk

* * *

A Bird, came down the Walk -

He did not know I saw -

He bit an Angle Worm in halves

And ate the fellow, raw,

And then, he drank a Dew

From a convenient Grass -

And then hopped sidewise to the Wall

To let a Beetle pass -

He glanced with rapid eyes,

That hurried all abroad -

They looked like frightened Beads, I thought,

He stirred his Velvet Head.
–

Like one in danger, Cautious,

I offered him a Crumb,