Эмпаты
Шрифт:
– Скажем так: напряженно. Они не до конца оправились от утраты Древа, и новый удар подкосил их ещё сильнее. По счастью, Солин не пользовался особой популярностью, и нашлось мало сомневающихся в его предательстве. Поэтому набор претензий от них стандартный: несоблюдение традиций, отсутствие нормального правосудия.
Тария видела – он что-то недоговаривает. И едва сдержалась, чтобы не пихнуть правителя в бок кулаком. Собрав остатки самообладания, она твердо посмотрела Ланнуэлю в глаза и спросила:
– …Но? Первоцветы приняли известие, но?..
– Но Дома Восхода и Весны отреклись от своих обетов.
Тария
Общая картина была удручающей. Из уроков истории Тария помнила, как должна выглядеть карта: сотни Домов, в которых живут миллионы эльфов, под началом единых Короля и Королевы.
После Раскола всё стало гораздо скромнее, но даже ещё в начале службы Тарии подконтрольные Ланнуэлю Дома образовывали мощный очаг сопротивления людям. Теперь же с каждым годом и количество, и единство эльфов таяло, как весенний снег под солнцем.
– Но почему?! Если даже Первоцветы признали, что решение было верным, почему другие этого не понимают?!
– Тария… То, что мы делаем, – это действительно единственный способ уберечь Колыбель. Но это не отменяет тот факт, что я впервые в истории ввёл смертную казнь. Никогда до этого один эльф не мог законно лишить другого дара Матери – жизни. Не всем это пришлось по нраву.
– Лучше сохранить жизнь одному, но дать погибнуть тысячам?
– Не забывай, что Колыбель – святыня. Многие до сих пор наивно верят, что она неприступна для человека. А тех, кто реально знает, как она выглядит, не считая Хранителей, – единицы. Если мы начнем направо и налево объяснять, что Колыбель уязвима, может наши действия против предателей и станут более популярны, но рано или поздно информация попадёт к людям. И тогда, боюсь, их уже ничто не удержит. Одно дело – охотиться за легендой, и совсем другое – искать остров с вполне конкретным описанием. Чего-чего, а настойчивости людям не занимать – они и безо всяких координат добьются своего. Нет, чем меньше людей и эльфов знают правдивой информации о Колыбели – тем лучше.
Ланнуэль замолчал. Но и не предлагал ей вернуться к своим делам. Это значило только одно: ему есть что ещё сказать, но он не уверен, что это стоит на неё вываливать.
– Ради всего святого, не тяни.
Король эльфов сцепил руки в замок. Тонкие красивые пальцы побелели от напряжения.
– На Болотах зреет мятеж. Появился некий проповедник, который призывает эльфов к миру с людьми.
– А под миром он имеет в виду…
– Капитуляцию. Он убеждает тех, кто готов слушать, что люди не сделают нам ничего плохого. Что стоит уступить им земли, которые они требуют, раскрыть секреты, которые их интересуют, и подумать о том, как мы можем быть полезны.
Тария хмыкнула.
– Я думала, только у людей бывает короткая память. А что, читать этот проповедник не умеет? Не знает, что после каждого перемирия людям становилось мало новых земель и они снова нарушали границы? Или он не знает, что пленных эльфов люди содержат, как канареек, в клетках, ради забавы?
– Одно дело – читать, другое – видеть самому. Тария, я правлю уже очень давно. За эти века родились эльфы, которые ни разу не видели, как люди нарушают свои
– И много нашлось идиотов, готовых его слушать?
– Больше, чем ты можешь представить. Все очень устали от постоянного страха и готовы поверить во что угодно, что даст им надежду.
Тария молчала. После всего, что она пережила, несколько раз побывав в плену у людей, у неё не осталось никаких иллюзий насчет человеческого милосердия или честности. Немного поколебавшись, она глухо сказала:
– Хочешь… я разберусь с этим?
– Ни в коем случае. Можно убить человека или эльфа, но нельзя убить идею. Тут же возникнут десятки фанатиков, объявят мертвого дурака святым, меня – тираном, начнут кричать из всех углов, что люди желают нам только добра и единственная причина, по которой мы ещё не живем в мире, – потому что я не хочу отдавать власть.
– Неужели ничего нельзя сделать?
– Что-то – наверняка можно. Завтра я подниму этот вопрос на Совете. И если к утру у тебя появятся идеи, я буду за них благодарен.
Тария сглотнула.
– Ланнуэль, я…
– Я знаю, что ты не любишь появляться на Совете. И никто из Новых Хранителей не любит. Но это ваше законное право, пусть оно и не всем нравится. Прятаться – тоже не выход. Чем меньше о вас знают, тем больше боятся.
Он был прав, как всегда.
Вот только собратья не называли Тарию и остальных «Новыми Хранителями», как того требовал Ланнуэль.
«Чистильщики» и «палачи» – самое приличное, что она слышала.
Тария кивнула и изобразила подобие поклона.
– Я приду. И обязательно подумаю, что можно сделать.
***
«Хочешь загубить дело – проведи совещание», – мрачно подумал Ланнуэль, наблюдая, как тронный зал наполняется эльфами.
Если бы кто-то спросил его, то он бы ответил: для решения большинства вопросов достаточно всего четыре-пять мнений, а порой и того меньше. Дискуссии же с десятком и более эльфов могли растягиваться на дни, недели, а в прошлом – и на месяцы.
Но есть традиции, с которыми ничего не может сделать даже король. И порядок обсуждения ключевых проблем – одна из них. Каждый Дом имеет право прислать своего представителя, и любая попытка сократить количество участников Совета воспринимается абсолютно однозначно: как оскорбление и диктаторские замашки.
Единственное, чего удалось добиться, – это уговорить традиционно дружественные друг другу Дома объединяться и присылать кого-то одного с единым мнением. Но даже в таких случаях Совет состоял более чем из двадцати эльфов, каждому из которых непременно нужно было велеречиво высказаться.
Вид пустых кресел Домов Восхода и Весны несколько умерил недовольство короля.
«Пусть спорят хоть до посинения, пока мы едины».
Он бы ни за что не признался, но больше всего Ланнуэль боялся однажды войти в тронный зал и не увидеть никого. А если он ничего не предпримет, то такой страх перейдёт из разряда ночных кошмаров во вполне вероятное будущее.
Он начал с традиционных приветствий, особенно выделяя часть про готовность слушать и слышать.
На прекрасных лицах застыли самые разные выражения.