Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Корман Яков Ильич

Обратим еще внимание, что влетевший ворон и «взмывший на древо» Змей Горыныч — это тот же Вельзевул из песни «Переворот в мозгах из края в край…» (1970), где он «влез на трибуну». Причем черновой вариант этой песни: «Тем временем в аду сам Вельзевул — / Сам главный дьявол…» (АР-9-16), — вновь предвосхищает ситуацию из песни «Ошибка вышла»: «А самый главный сел за стол <.. > Все рыжую чертовку ждут…». Но одновременно с этим сходства со Змеем Горынычем («А не то я, матерь вашу, всех сгною!») имеет не только дьявол, но и бог, который «заявил, что многих расстреляет» («Переворот в мозгах из края в край…»). Таким образом, и бог, и дьявол, и нечисть являются лишь разными образами власти.

Однако самое невероятное сходство наблюдается в манере обращения Соловья-разбойника к Змею Горынычу и лирического героя к главврачу: «Пили кровь из черепов-подстаканников» (АР-11-6), «Свистнул, гикнул: “Ах ты, рожа, гад, заморский паразит!”» (АР-11-8) = «Чего строчишь? А ну, покажь! / Пособник ЦРУ!..» /5; 387/, «Мне

кровь отсасывать не сметь / Сквозь трубочку, гадюки!» /5; 402/ («пили кровь» = «кровь отсасывать»; «гад» = «гадюки»; «заморский» = «ЦРУ»). В предыдущей главе при разборе «Сказки о несчастных лесных жителях» мы выявили столь же неожиданные сходства в обращении Соловья-разбойника к Змею Горынычу и Ивана-дурака к Кащею бессмертному, выраженные к тому же одинаковым стихотворным размером: «Свистнул, гикнул: “Ах ты. рожа, гад, заморский паразит!”» = «Но Иван себя не помнит: / “Ах ты. гнусный фабрикант!”». Причем в основной редакции первой песни Соловей-разбойник «гикнул, свистнул, крикнул» на Змея Горыныча, а в песне «Ошибка вышла» лирический герой заорал на главврача («Но я как заору…»), который тоже сравнивается с нечистью: «Шабаш калился и лысел».

Перед нами — один из тех редких случаев, когда поэт наделяет нечистую силу (Соловья-разбойника) своими собственными чертами (еще одно такое исключение — образ Лешего, о чем мы также говорили в предыдущей главе), поскольку очень уж соответствовала «лихость» данного персонажа натуре самого Высоцкого. Особенно ярко это проявится в «Серенаде Соловья-разбойника» (1974), которую мы разберем в главе «Тема двойничества» (с. 1142, 1143). Но, с другой стороны, тот же Соловей-разбойник может выступать в качестве олицетворения власти — например, в «Песне Соловья-разбойника и его дружков» (1974): «У меня такие слуги, / Что и самому мне страшно». Да и в «Песне-сказке про нечисть» он первоначально наделяется негативными чертами: «Соловей-разбойник главный / Им устроил буйный пир». Как видим, один и тот же сказочный образ может наполняться диаметрально противоположным содержанием, что требует особого внимания от исследователя.

А оптимистическая концовка «Песни-сказки про нечисть»: «Прекратилося навек безобразие — / Ходит в лес человек безбоязненно», — заставляет вспомнить реплику Высоцкого, обращенную к одному из высокопоставленных чиновников в конце 1960-х годов. Обратимся к воспоминаниям Давида Карапетяна (в беседе с автором этих строк Карапетян уточнил, что Высоцкий находился в этот момент «подшофе»): «Однажды Володя, чем-то сильно раздраженный, вдруг неожиданно сказал мне, что сейчас позвонит председателю Моссовета Промыслову и скажет все, что думает о партократах и их власти. Накипело, одним словом. Набирает номер, его соединяют с самим Промысловым (Высоцкий звонит!), называет имя и произносит: “Я хочу вам сказать: всё, что вы там в Кремле делаете, — это безобразие\”»ш.

Вскоре после «Песни-сказки про нечисть» пишется «Песня о вещем Олеге» (1967), где власть персонифицирована в образе князя Олега, который ведет себя точно так же, как и «врачи»: «И то — саркастически хмыкнул» /2; 18/ = «Лишь хмыкнули с ухмылкой» /5; 404/.

В обоих произведениях лирическое мы (волхвы) и лирический герой (пациент) предстают «навеселе»: «Вы перепились — так возьми, похмелись!» (АР-8-92) = «И это был не протокол: / Я перепил вчера» /5; 400/, «Стоял я голый, как сокол, / Похмельный со вчера» /5; 383/; и подвергаются издевательствам: «.Дружина взялась за нагайки» = «Все рыжую чертовку ждут / С волосяным кнутом»; «И долго дружина топтала волхвов / Своими гнедыми конями» = «И вот мне стали мять бока / На липком топчане; «А вещий Олег свою линию гнул, / Да так, что никто и не пикнул» = «Я было взвизгнул. но замолк» /5; 78/, «Ломают так и эдак нас» (АР-11-39). А зачеркнутый вариант «Песни о вещем Олеге»: «Прижал всех — никто и не пикнул» (АР-8-92), — также находит аналогию в песне «Ошибка вышла»: «Предплечье мне стянул жгутом».

Но еще любопытнее, что ворон в песне «Ошибка вышла» повторяет слова семиголового чудища из «Сказки о несчастных лесных жителях»: «Сторож тут же: '‘Никогда)”»; «Зверь в семь глоток: “Никогда!”» (АР-11-92) = «И ворон крикнул: “Ыеуег-тоге\”» /5; 80/, «Угрюмый стражник встал к двери…» (АР-11-42).

Зверь — слуга Кащея, а ворон — главврача. Таким образом, перед нами возникает типичная для поэзии Высоцкого ситуация: персонифицированная власть и ее помощник. Впервые подобная пара возникла в «Песне-сказке про нечисть»: «А от них был Змей трехглавый и слуга его — Вампир». В дальнейшем она появится в стихотво-

168 КарапптянД. Хррщевхооел услышатьпесннВысоцккгоживвем / БеееддвалГеннаддиЧароддев// Известия. М., 2003. 24 янв. С. 12.

рении «В лабиринте», где у «злобного короля» будет слуга Бык Минотавр, а у Соловья-разбойника в «Песне Соловья-разбойника и его дружков» — оборотни (ср. с Вампиром): «К оборотням не привыкну — / До того хитры ребятки!». Этих же «ребяток» вскоре упомянет и сам лирический герой в песне «Ошибка вышла»: «У вас, ребятки, не пройдет, / Играть со мною в прятки!». И здесь же он сравнит главврача с нечистью, то есть с теми самыми оборотнями и вампиром: «Шабаш калился и лысел»; поэтому и расправляется эта нечисть с лирическим героем одинаково: «Добра молодца прищучим, / Защекочим и замучим» = «Ведь скоро пятки станут жечь, / Чтоб я захохотал. <.. > Я взят в тиски, я в клеши взят» (кроме того, перечень глаголов прищучим, зачекочим и замучим находит аналогию в песне «Ошибка вышла»: «Тут не пройдут и пять минут, / Как душу вынут, изомнут, / Всю испоганят., изорвут, / Ужмут и прополощут»; а в образе «добра молодца» автор уже

выводил себя в «Сказке о несчастных лесных жителях»; похожий образ — просто молодца — встретится в «Разбойничьей»).

Совпадают также другие характеристики нечисти и врачей: «И секретно ездит в ступе / Даже без перекладных» (АР-12-100) = «Чего строчишь? А ну, покажь / Секретную муру!» /5; 78/; «Бьет всё больше в челюсть и под дых» (АР-12-100) = «Когда ударили под дых, / Я — глотку на замок» /5; 387/.

Что же касается ворона как символа советского репрессивного режима, то этот образ мог быть заимствован Высоцким у поэта и диссидента Александра Есенина-Вольпина, чье стихотворение «Ворон» (1948) буквально предвосхищает некоторые мотивы из песни «Ошибка вышла»: «Вдруг как будто постучали… Кто так поздно? Что за вздор! /Ив сомненьи и в печали я шептал: “То друг едва ли, / Всех друзей давно услали… Хорошо бы просто вор!”. / И, в восторге от надежды, я сказал: “Войдите, вор!”. / Кто-то каркнул: “Nevermore!”. <…> Он кудахнул в нетерпенье, озирая помещенье…» [1828] ^{[1829] [1830]} = «И кто-то каркнул: “Nevermore!” — / Врешь, ворон, больно прыток! / Он намекает — прямо в морг / Выходит зал для пыток»⁷⁰ /5; 395/.

1828

Есенин-Вольпин А. С. Весенний лист. Нью-Йорк: Изд-во Фредерик А. Прегер, 1961. С. 52.

1829

Похожий прием много лет спустя использует Игорь Иртеньев — уже применительно к нынешним российским властям: «Оглядевшись осторожно, / Я спросил: “Когда возможна / Станет в нашем государстве / Независимость суда?”. /Ив глаза мне, глядя прямо, / Без сомненья миллиграмма / С большевистской прямотою / Он ответил: “Никогда!”. / “Ладно, суд, но хоть когда-то / У трудящихся зарплата / Станет мерой адекватной / Их нелегкого труда?”. / И без всякого сомненья, / Не колеблясь ни мгновенья, / С той же самой прямотою / Он ответил: “Никогда!”. / “А коррупцию когда мы, — / Продолжал его упрямо / Я пытать, — рукой железной / Уничтожим без следа?”. / И с чекистской прямотою, / На своем, как прежде, стоя, / Тем же голосом бесстрастным / Он ответил: “Никогда!” / Тут возьми да и спроси я: / “Это правда, что в России / Ваша власть установилась, / На ближайшие года?” / Видно, сбой дала программа, / Потому что с той же самой / Неизменной прямотою / Он ответил: “Навсегда!”» (цит. по стенограмме передачи «Плавленый сырок», 20.10.2007 // ЬЦ>://ту\у\у.8Ьеп<1ег.11 г^5!угоо/?((аа<^^220011^:;^0). Подобное соседство слов «Никогда!» и «Навсегда!» присутствует, хотя и не в столь явной форме, в песне «Ошибка вышла». В основной редакции ворон кричит (по-английски): «Никогда!», — а в черновиках лирический герой говорит о том, что его могут навсегда заключить в психушку: «А вдруг обманут и запрут / Навеки в желтый дом?» /5; 389/. Да и «голос бесстрастный-» из стихотворения Иртеньева также находит аналогию в песне Высоцкого: «Мне чья-то желтая спина / Ответила бесстрастно: / “А ваша подпись не нужна — / Нам без нее всё ясно”». Более того, в другом стихотворении Иртеньева присутствует сравнение власти с врачом, как и в трилогии «История болезни»: «Облик его — величавый и строгий, / Взгляд — внимательный, как у врача» («Разговор с товарищем Путиным», 2012).

1830

Есенин-Вольпин А.С. Весенний лист. С. 2.

За стихотворения «Ворон» и «Никогда я не брал сохи» в 1949 году Есенин-Вольпин был арестован, признан невменяемым и отправлен в тюремную психиатрическую больницу в Ленинграде?™ А в песне Высоцкого действие также происходит в психушке…

Стихотворение Вольпина заканчивается арестом героя (что и предрекал ему ворон): «“Никогда!” — сказала птица… За морями заграница… /…Тут вломились два солдата, сонный дворник и майор… / Перед ними я не шаркнул, одному в лицо лишь харкнул, — / Но зато как просто гаркнул черный ворон: Nevermore! / И вожу, вожу я тачку, повторяя: Nevermore… / Не подняться… Nevermore!»¹⁷– ². Для сравнения — в черновиках песни «Ошибка вышла» лирический герой Высоцкого тоже предполагает, что ему никогда не удастся увидеть белый свет: «А вдруг обманут и запрут / Навеки в желтый дом?» /5; 389/. А концовка «Ворона»: «Не подняться… Nevermore!».
– напоминает другое стихотворение Высоцкого — «Говорили игроки…»(1975): «Будто больше мне не спеть, / Не взлететь, не преуспеть, — / Пели подпевалы»!⁷³.

С вороном и врачами из песни «Ошибка вышла» имеют общие черты также «бородатый Черномор» и колдун из «Лукоморья» (1967): «Как-то раз один колдун — врун, болтун и хохотун <…> Ловко пользуется, тать, тем, что может он летать» = «Влетело что-то, кто-то сел / Кому-то на плечо <…> Врешь, ворон, — больно прыток!» /5; 395/, «Всё разом хохотало» /5; 382/ («Ловко» = «прыток»; «может он летать» = «Влетело что-то»; «врун» = «Врешь»; «хохотун» = «хохотало»). Кстати, обращение к ворону присутствует и в черновиках «Лукоморья»: «Ворон! Ты ему накличь паралич» (АР-8-120). А эпитет «хитрый» объединяет Черномора и главврача в песне «Никакой ошибки»: «Он давно Людмилу спер — ох, хитер!» = «Доктор мой — не лыком шит, / Он хитер и осторожен», — а также центрального персонажа стихотворения «Вооружен и очень опасен»: «Он жаден, зол, хитер, труслив», — и зоологов в «Гербарии: «Но кто спасет нас, вылечит? / Мучители хитры» (АР-3-14).