Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект
Шрифт:
Иван сетует, что «попал в какой-то таинственный кабинет затем, чтобы рассказывать всякую чушь про дядю Федора, пившего в Вологде запоем», и лирический герой также упоминают своего дядю, страдавшего алкоголизмом: «Хоть бывал навеселе / Муж моей покойной тет<и>» (АР-11-49).
Стравинский говорит Ивану: «Ваше спасение сейчас только в одном — в полном покое. И вам непременно нужно остаться здесь». А главврач скажет лирическому герою: «Вы огорчаться не должны, — / Для вас покой полезней» /5; 87/, «Здесь отдохнешь от суеты / И дождик переждешь!» /5; 375/.
При этом и Иван, и лирический герой выступают в образе пролетариев: «Вы — убийца и шпион'. Документы! — яростно крикнул Иван» (глава 4. «Погоня») ~ «…И я как заору: / Чего строчишь? А ну, покажь! / Пособник ЦРУ…» /5; 387/.
Все эти переклички становятся понятными, если учесть, что в 1976 году, когда была написана «История болезни», Высоцкий репетировал роль Ивана Бездомного в спектакле Театра на Таганке «Мастер и Маргарита».
***
Теперь
1822
Представляет интерес также одинаковая конструкция, встречающаяся в этой песне и еще ряде произведений: «Сколько блатных еще сядут — / Навсегда, кто куда, / На долгие года!» = «А сколько нас ушло на четвертак за ради бога!» («В младенчестве нас матери пугали…», 1977; АР-7-64), «Сколько наших бойцов полегло вдоль дорог!» (1965 /1; 441/), «Сколько нынче их спит по погостам!» («Канатоходец», 1972; АР-12-44). А в основной редакции песни «В младенчестве нас матери пугали…» буквально повторяется конструкция из песни «Правда ведь, обидно» (1962): «Но все-таки обидно, чтоб за просто так / Выкинуть из жизни напрочь цельный четвертак» = «А мы прошли за так, на четвертак. за ради бога», — что опять же подчеркивает единство темы. Кроме того, восклицания «Сколько блатных еще сядут» и «А сколько нас ушло на четвертак за ради бога!» объясняются действиями властей: «Скольких подданных забил» («В царстве троллей…»; АР-4-55), «А хозяин был, да видать, устал: / Сколько душ погубил да с деньгой сбежал» («Чужой дом»; АР-8-23).
В «Моих капитанах» лирический герой сетует: «Мне расставила суша капканы» (черновик: «Звероловы, готовьте капканы!»; АР-14-106), а в «Я скачу позади на полослова…» у него были «руки скручены», — налицо разные образы несвободы. При этом обращение к «звероловам» (то есть к властям) готовьте капканы, напоминает черновик «Истории болезни», где присутствует обращение к хирургу: «Скорее скальпели готовь!» [1823] , - и черновик песни «Ошибка вышла», где герой обращается к медперсоналу: руки, — говорю, — / Я здесь на всё готов!» /5; 378/.
1823
РГАЛИ. Ф. 3004. Он. 1. Ед. хр. 33. Л. 22об.
В «Гербарии» власть втаптывает героя в грязь: «Намеренно причисленный / К навозному жучью» (АР-3-14), «Ни капли снисхождения / К навозной голытьбе!» (АР-3-18). Но он не собирается мириться с этим и вырывается на свободу, так же как в стихотворении «Я скачу позади на полслова…», где ему связали руки и бросили в хлев: «Встаю я, отряхаюсь от навоза, / Худые руки сторожу кручу, / Беру коня плохого из обоза, / Кромсаю ребра — и вперед скачу».
А в черновиках этого стихотворения имеется вариант: «Назван я всенародно двуликим — / И топтать меня можно, и сечь» (АР-14-194), — напоминающий песню «Вот главный вход…», где его тоже «топтали», и «Памятник», где его заковали в гранит: «И меня, окровавленного, / Всенародно прославленного, / Прям как был я в амбиции, / Довели до милиции. /
Поэтому лирический герой стремится вырваться из «вечного санатория», «памятника», «гербария» и «желтого дома»: «Нет, я снова выйду в море, / Снова встречу их в порту, — / К черту вечный санаторий / И оскомину во рту!» /3; 70/, «И шарахнулись толпы в проулки, / Когда вырвал я ногу со стоном / И осыпались камни с меня» /4; 11/, «За мною — прочь со шпилечек, / Сограждане-жуки!» /5; 74/, «А я прикидывал хитро: / Сейчас не дать ли тягу?!» /5; 376/.
***
Помимо «Гербария», медицинская трилогия содержит множество параллелей с другими произведениями — например, с «Песенкой про Кука».
Для начала заметим, что и в этой песне, и в «Гербарии» высказывается версия о том, что власть перепутала свои жертвы: «Ошибка вышла — вот о чем молчит наука, — / Хотели кока, а съели Кука» = «Ошибка это глупая — / Увидится изъян, — / Накажут тех, кто спутали. / Заставят, чтоб откнопили…». А песне «Ошибка вышла» уже самому герою кажется, что он «спутал»: «Покой приемный — этот зал — / Я спутал с пересылкой» /5; 400/. Но вскоре выяснилось, что зэковское чутье его не подвело, поэ-ому вторая серия называется «Никакой ошибки» [1824] .
1824
в «Райских яблоках» (1977) герой тоже надеется, что в его случае «ошибка вышла» и что он попал в лагерную зону случайно: «Подойду не спеша — вдруг апостол вернет, остолоп?».
Кроме того, во всех трех произведениях власть названа хитрой: «…Что всех науськивал колдун — хитрец и злюка» («Песенка про Кука»), «Но кто спасет нас, вылечит? / Мучители хитры» («Гербарий»; АР-3-14), «Доктор мой — не лыком шит, / Он хитер и осторожен» («Никакой ошибки»). Очевидно также, что образ «колдуна — хитреца и злюки» восходит к «Лукоморью» (1967): «Как-то раз один колдун — врун, болтун и хохотун…», — и к песне «Как в старинной русской сказке — дай бог памяти!..» (1962), где упоминаются «колдуны и волшебники злые». А по словам полковника Михаила Захарчука, Высоцкий сказал ему однажды: «Сталин был злой волшебник» [1825] .
1825
Захарчук М.А. Босая душа, или Каким я знал Высоцкого. М.: ЗАО «Московские учебники — СиДи-пресс», 2012. С. 40. Кроме того, песня «Как в старинной русской сказке…»: «И выходит, что <те> сказочными древние / Поступали и зло, и негоже».
– явно предвосхищает «Королевский крохей» (1973): «Король, что тыщу лет назад над нами правил, / Привил стране лихой азарт игры без правил».
И в «Песенке про Кука», и в песне «Ошибка вышла» власть персонифицирована в образе огромного злодея: «Есть вариант, что ихний вождь — Большая Бука…» = «И, словно в пошлом попурри, / Огромный лоб возник в двери / И озарился изнутри / Здоровым недобром»: «Их вождь всё бегал, всё стрелял из лука» [1826] = «А он всё тёр себе скулу, / И бегал от меня к столу, / И хмыкал, и кривился» /5; 380/.
В обоих случаях главного героя «хватают»: «.. Что всех науськивал колдун — хитрец и злюка: / “Ату, ребята! Хватайте Кука!..”» = «Вдруг — хвать! — на стол тебя, под нож, — / Допелся, черт возьми!».
1826
Ялтинская киностудия, репетиция песен для к/ф «Ветер “Надежды”», 01 — 02.12.1976.
А некоторые варианты «Песенки про Кука» полностью повторяют сюжет песни «Оплавляются свечи…» (1972): «Кто-то злой и умелый, / Веселясь, наугад / Мечет острые стрелы / В воспаленный закат» = «Дикарий вождь — он целый день стрелял из лука, / А был он бука, большая злюка» [1827] , «Кому-то под руку попался каменюка, / Метнул, гадюка, — и нету Кука!» (АР-7-178) («кто-то» = «кому-то»; «злой» = «злюка»; «мечет» = «метнул»; «стрелы» = «стрелял из лука») (кстати, гадюками названы и мучители героя в песне «Ошибка вышла»: «Мне кровь отсасывать не сметь / Сквозь трубочку, гадюки!» /5; 4027). В обоих случаях мы имеем дело с уже рассмотренным приемом аллюзий — «безымянным» называнием представителей власти, который встречается и в песне «Ошибка вышла»: «Нет! Кто-то крикнул: “Славный кок на судне Кука!”» (АР-10-170) = «И кто-то каркнул: “Nevermore!”» /5; 395/. А глагол метать в таком же контексте будет упомянут в стихотворении «В стае диких гусей был второй…»: «Мечут дробью стволы, как икрой».
1827
Там же.