Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект
Шрифт:
А следующую строфу из стихотворения «Приехал в Монако…» вообще нельзя понять, не обратившись к статье Варшавского: «У них есть агенты и порпациенты, / Агенты — не знаю, державы какой. / У них инструменты — магнитные ленты, / И нас они делают левой ногой». Правильно, конечно, — перципиенты, то есть люди, способ-бные воспринимать чужие мысли.
Этот термин наряду с агентами фигурирует в статье «.Лекции по парапсихологии»: «Индуктор и перципиент помещались в изолированных комнатах и в течение длительного времени лишались пищи. Затем им предлагалось записывать образы, непроизвольно появляющиеся в их сознании. <…>
Было установлено, что воздействие на кору головного мозга некоторых химических агентов значительно усиливает парапсихологическую связь.
Индуктор и перципиент, помещенные после введения им значительной дозы алкоголя в изолированные комнаты, ясно видели чертей и описывали их вид в одинаковых выражениях» [2677] .
Ошибка
2677
Варшавский И. Лекции по парапсихологии. С. 241 — 242. Перепечатано в сб.: Варшавский И.И. Солнце заходит в Дономаге: Фантастические рассказы. М.: Молодая гвардия, 1966. С. 206. Кстати, этот сборник имелся в домашней библиотеке Высоцкого (см.: Список книг из библиотеки В.С. Высоцкого // Мир Высоцкого: Исследования и материалы. Вып. 1. М.: ГКЦМ В.С. Высоцкого, 1997. С. 459).
Что же касается строки «Агенты — не знаю, державы какой», то здесь мы имеем дело со знакомым приемом аллюзий, когда речь заходит о Советском Союзе: «Это что за такая держава? / Не Россия ли эта страна?» («Купола», 1975; черновик /5; 359/, «В заповеднике (вот в каком — забыл)…» («Песенка про Козла отпущения», 1973), «Из-за гор — я не знаю, где горы те, — / Он приехал на белом верблюде, / Он ходил в задыхавшемся городе, / И его там заметили люди» (1961). Процитируем также исполнявшуюся Высоцким песню «Я сын подпольного рабочего партийца»: «Приехал в город — позабыл его названье».
А научный термин «агент» (химическое вещество, реактив) переосмыслен в привычном для советской эпохи значении: агент = сотрудник КГБ.
Обидно, однако — вчера была драка: Подрались — обнялись, гляжу — пронесло. A агент внушает: «Добей — разрешаю!». Добил… Вот уже восемь суток прошло.
И коль под «агентом» подразумевается агент КГБ, то становятся понятными следующие строки: «У них инструменты — магнитные ленты [2678] , / И нас они делают левой ногой». То же самое будет сказано о «профессионалах» в «Песне о хоккеистах» (1967): «Бьет в зуб ногой и — ни в зуб ногой», — и в одном из вариантов исполнения «Чести шахматной короны» (1972): «Кто-то припугнул: “Тебе — баранка! / Фишер может левою ногой…”».
2678
Данное словосочетание также могло быть заимствовано у И. Варшавского — на этот раз из его рассказа, в котором речь идет о роботе: «Голос можно записать на магнитной ленте, — сухо заметил Роби» (Варшавский И. Роби. Рассказ-шутка // Наука и жизнь. 1962. № 4. С. 106. Перепечатано в сб.: Варшавский И.И. Молекулярное кафе: Науч. — фантастич. рассказы. Л.: Лениздат, 1964. С. 17).
В черновиках про внутренний голос «вояки», спустившего капитал, сказано: «Это вовсе не голос души, / Ты вовне этот голос ищи. / Видно, где-то сидит Мефисто / И внушает тебе чёр<т->те что» (АР-10-15). Чуть позже все эти мотивы повторятся в черновиках «Песни про правого инсайда», «Вратаря» и «Прыгуна в длину»: «Я мог сквитать, но черт меня попутал» (АР-11-84), «Репортер сидит за мной» /3; 62/, «Все с доски толкаются, как люди, / Ну а я — как будто дьявол за спиной» (АР-14-108) (кстати, репортер тоже сравнивается с дьяволом: «.Искуситель змей, палач! Как мне жить?», — и внушает герою «черт-те что»: «Репортер бормочет: “Слушай! Дай ему забить! / Я бы всю семью твою всю жизнь снимал задаром…”», «Я ж тебе как вратарю / Лучший снимок подарю. / Пропусти — а я отблагодарю»). А строки «Видно, где-то сидит Мефисто / И внушает тебе чёрт-те что» одиннадцать лет спустя отзовутся во «Французских бесах», посвященных загулу Высоцкого с Шемякиным: «И бес, сидевший визави, / Хихикал по-французски».
Вот еще два сходства между стихотворением «Приехал в Монако…» и «Вратарем»: «Зашел в казино, чей-то голос позвал» (АР-10-15) = «Обернулся — слышу голос из-за фотокамер». И если в распоряжении агентов, занимающихся внушением, имеются «инструменты — магнитныеленты», то у репортера — фотокамера.
Первый сюжет стихотворения «Приехал в Монако…» заканчивается так: «Банкрот заорал: “Кто это сказал?!” / Крупье безучастно плечами пожал, / Швейцар ему выход в момент указал, / Тот в глаз ему дал, — ну, в общем, скандал. / А он все кричал: “Кто <это> сказал?! / Мне этот же голос число подсказал!..” — / Стрельнул себе в рот — и тотчас замолчал. / Не стало бедняги, и жаль капитал».
Бросается в глаза симметричность обоих сюжетов. Если «вояка» в ответ на действия швейцара «в глаз ему дал», то и во втором сюжете лирический герой тоже вступил в драку: «Добил… Вот уже восемь суток прошло». Этот же мотив встречается в песне «Я женщин не бил до семнадцати лет…», где главный герой «вдарил по морде профоргу», — и в шахматной дилогии: «Справа в челюсть — вроде рановато, / Неудобно как-то — первая игра». Именно так вел в себя в жизни и сам Высоцкий: «Парень узнал его и стал почему-то хамить: “А, — Высоцкий! Почему с людьми не здороваешься?”. Володя — мгновенно хаму в челюсть, и тот свалился на тротуар» [2679] .
2679
Из
Кроме того, если в первом сюжете «вояка» после того, как внутренний голос подсказал ему в казино ложное число, застрелился, то и во втором сюжете, который дается в изложение уже самого лирического героя, тот после внушения «агента» был арестован на 15 суток, из которых на момент произнесения монолога отбыл восемь [2680] .
То есть в обоих случаях постороннее внушение привело к негативным последствиям. Поэтому в концовке стихотворения герой обращается с призывом: «Мне эта забава совсем не по нраву: / Пусть гнусности мне перестанут внушать. / Кончайте калечить людям кажный вечер / И дайте возможность самим поступать» (АР-10-15).
2680
Здесь налицо ошибка Высоцкого: с одной стороны, герой говорит: «Обидно, однако, — вчера была драка…», — а с другой: «…уже восемь суток прошло». Заметим попутно, что во многих произведениях лирический герой рассказывает о событиях, которые произошли вчера: «Ой, где был я вчера» («Путешествие в прошлое»), «Но вчера меня, тепленького <…> Оскорбили до ужаса» («Вот главный вход»), «Но вчера патруль накрыл / И меня, и Коленьку» («Есть у всех у дураков…»), «Мне в ресторане вечером вчера…» («Случай»), «А вчера на кухне ихний сын / Головой упал у нашей двери» («Песня завистника»), «Нам вчера прислали из рук вон плохую весть» («Несостоявшаяся свадьба»), «И вчера мне лифтер рассказал за полбанюи…» («Несостоявшийся роман»), «Вчера же мы Брест бомбили» («Песня летчика-истребителя»; начальный текст /2; 387/), «Один спросил вчера, нет, сегодня… вчера… вчера…» («Дельфины и психи»), «Я вчера много работал. Прошу не будить! Никогда. Засыпаю насовсем» (там же), «Прошу отпустить меня на поруки домочадцев, выписанных Вами вчера из этой же больницы» (там же), «И я вчера узнал — не только в нем одном» («Она была в Париже»), «Ведь вчера мы только брали с ним с тоски / по банке» («Песня про конькобежца на короткие дистанции»), «Он вчера не вернулся из боя» («Он не вернулся из боя»), «К тому ж он мне вредит — да вот не дале, как вчера…» («Невидимка»), «И вчера ко мне припер / Вдруг японский репортер» («Я тут подвиг совершил…»), «Я слышал вчера — кто-то пел на бульваре» («Гитара»), «Сказал ей: “Я Славку вчера удавил”» («Я женщин не бил до семнадцати лет…»), «И я вчера напарнику, / Который всем нам вслух читал, / Как будто бы охраннику, / Сказал, что он легавым стал» («В тюрьме Таганской нас стало мало…»), «Вчера в палате номер семь / Один свихнулся насовсем» («Про сумасшедший дом»), «Мне вчера дали свободу» («Дайте собакам мяса…»), «Меня вчера отметили в приказе: / Освободили раньше не пять лет…» («За хлеб и воду»), «Да ладно — ну, уснул вчера в опилках!» («Подумаешь — с женой не очень ладно!»), «Вчера из-за дублонов золотых / Двух негодяев вздернули на рею» («Пиратская»), «Я вчера закончил ковку» («Инструкция перед поездкой за рубеж»), «Я погадал вчера на даму треф» («Не покупают никакой еды…»), «А вчера все вокруг / Говорили: “Сэм — друг!”» («Марафон»), «…Что он с земли / Вчера сбежал» («Песня Билла Сигера»), «Желали мы вчера / Солдатику» («Солдат с победою»), «И так нам захотелось ввысь, / Что мы вчера перепились» («Случаи»), «И это был не протокол: / Я перепил вчера» («Ошибка вышла»; черновик /5; 400/), «Вчера я выпил небольшой графин» («Хоть нас в наш век ничем не удивить…»), «Шла спокойная игра, и вчера с позавчера <.. > Вместе пили, чтоб потом начать сначала» («У нас вчера с позавчера…»; черновик /2; 353/).
Через год будет написана песня «Я не люблю» (1968), в которой поэт также выскажется о бессмысленных избиениях: «Неладно мне, когда без смысла бьют» (АР-9-182) = «И агент внушает: “Добей — разрешаю”. <…> Мне эта забава совсем не по нраву» (АР-10-15). Добавим еще один черновой вариант песни «Я не люблю»: «Не по душе мне связанные крылья» (АР-9-182). И здесь же лирический герой признаётся: «Я не люблю насилье и бессилье», — а позднее он повторит эту мысль в «Моем Гамлете» (1972): «Я — Гамлет, я насилье презирал». Но поскольку в самом герое живет негативный двойник, который его временами одолевает: «Я перед сильным бил поклон, / Пред злобным — гнулся» («Дурацкий сон, как кистенем…»; АР-8-67), «То гнемся бить поклоны впрок, / А то завязывать шнурок» («Случаи»), — в этих случаях герой будет говорить о презрении к самому себе: «Я не люблю себя, когда я трушу» («Я не люблю»), «И сам себе я мерзок был, / Но не проснулся. <.. > Мне будет стыдно, как за сон, / В котором струсил» («Дурацкий сон, как кистенем…»).
А заключительные строки второго сюжета стихотворения «Приехал в Монако..»: «Кончайте калечить людям кажный вечер / И дайте возможность самим поступать», — явно напоминают стихотворение «У меня друзья очень странные…» (1971): «Но позвольте самому / Решать: кого любить, идти к кому… / Но право, все же лучше самому!». Также и о калеченъи кажный вечер пойдет речь в двух песнях 1968 года: «М. не каждый вечер зажигают свечи <.. > И не хочу я знать, что время лечит — / Оно не лечит, оно калечит» = «И инсайд беспрепятственно наших калечит!», «А ему сходят с рук перебитые ноги» («Песня про правого инсайда»). В том же 1968 году появилась первая редакция «Разговора в трамвае», где также встретился данный мотив: «Он же мне нанес оскорбленье: / Плюнул и прошел по коленям» /5; 498/.