Эндимион. Восход Эндимиона
Шрифт:
– Слухов никаких?
– Достоверного – ничего, месье Силен. Обстановка в Империи нестабильная… революции во многих системах, проблемы с Крестовым походом на Окраину против Бродяг, постоянные рейды боевых и транспортных кораблей на границах Империи… а еще поговаривают о вирусной инфекции, но это засекреченная информация.
– Инфекция… – повторил Мартин Силен и улыбнулся беззубой улыбкой. – Ребенок, как я могу предположить.
– Возможно, и так, месье Силен, но возможно, речь идет о настоящей эпидемии на планетах, где…
– Нет, – сказал поэт, в гневе замотав головой. – Это Энея. И ее учение. Распространяется, как гонконгский
– Нет, сэр. – Сиделка закончила проверять показания приборов и переключила аппаратуру на автоматический режим. – Это было еще до моего рождения. Это было до рождения всех живущих ныне. Кроме вас, сэр.
При обычных обстоятельствах последовал бы шквал непристойностей, но на сей раз старый поэт просто кивнул:
– Знаю. Я диковинный уродец. Плати за вход, и добро пожаловать в балаган… спешите видеть самого старого человека во всей Галактике… смотрите все: мумия, ходит и говорит… вроде как… экая паскудная тварь, все никак не сдохнет. Ну как, Раддик, забавно, а?
– Да, месье Силен.
– Ну-ну, не слишком-то надейся, синекожая, – хмыкнул поэт. – Я не квакнусь, пока не дождусь вестей от Рауля и Энеи. Надо завершить «Песни», а я не знаю концовки, они еще не создали ее для меня. Как я узнаю, что думать, пока не увижу, что они делают?
– Точно, месье Силен.
– Не подлизывайся, синекожая.
– Да, месье Силен.
– Мальчик… Рауль… почти десять лет назад спрашивал, что надо сделать. А я велел ему… спасти ребенка, Энею… свергнуть Империю… уничтожить власть Церкви… и выволочь Землю из той задницы, куда она провалилась. А он сказал, что непременно все сделает. Конечно, к тому времени мы уже наклюкались до чертиков.
– Да, месье Силен.
– Ну? – сказал поэт.
– Что ну, сэр? – сказала А.Раддик.
– Ну, можем мы сказать, что он действительно сделал хоть что-то из того, что обещал, Раддик?
– Из официальных сообщений девяти лет и восьми месяцев давности нам известно, что корабль Консула покинул Гиперион. Мы можем надеяться, что девочка Энея до сих пор жива и невредима.
– Да, да, – вяло отмахнулся Силен, – но разве Империя пала?
– Согласно нашим наблюдениям – нет, месье Силен, – доложила Раддик. – Некоторые затруднения, как я уже говорила, и поток инопланетных туристов на Гиперион несколько пошел на убыль, но…
– А эта мудацкая Церковь так и производит своих зомби? – настойчиво выспрашивал поэт.
– Церковь по-прежнему господствует. С каждым годом все больше горцев и людей с пустошей принимают крестоформ.
– Усраться можно! А Земля, полагаю, на свое законное место еще не вернулась.
– Мы ничего не слышали о столь невероятном событии, – заверила его А.Раддик. – Конечно, как я упоминала, на данный момент наша подслушивающая аппаратура ловит сообщения только этой планетной системы, корабль Консула отбыл с месье Эндимионом и мадемуазель Энеей почти десять лет назад, и с тех пор наши дешифраторы ничуть не…
– Ладно, ладно. – В голосе старика снова звучала безмерная усталость. – Запихни меня в летающее кресло.
– Мне очень жаль, но до этого еще два дня, – кротко повторила сиделка.
– Мать твою! – вздохнул архаичный уникум, опутанный трубками и датчиками. – А ты не можешь откатить меня к окну, Раддик? Ну пожалуйста! Я хочу посмотреть на весеннюю челму и руины этого древнего города.
– Да, месье Силен, – кивнула сиделка, искренне
Мартин Силен смотрел в окно целый час, одолевая приступы пробуждающейся боли и ужасную сонливость, утягивающую в холодный сон. Его аудиоимпланты транслировали в мозг птичьи трели. Старый поэт думал о своей юной названной племяннице, ребенке, окрестившем себя Энеей… о своей дорогой подруге Ламии Брон, матери Энеи… о том, как долго они ненавидели друг друга… да, в том последнем великом Паломничестве к Шрайку – как давно это было… о том, что они рассказали друг другу, и о том, что они повидали… о Шрайке в Долине Гробниц Времени… об ученом… как его звали?.. Сол… о Соле со своим младенцем, растущим вспять, в небытие… и о солдате… Кассад… да, именно… о полковнике Кассаде. Старому поэту было помочиться с высокой вышки на вояк… идиоты, все они идиоты… но Кассад рассказал интересную историю, прожил интересную жизнь… второй священник, Ленар Хойт, был занудой и сущей задницей, но вот первый… тот, с грустными глазами и дневником в кожаном переплете… Поль Дюре… вот этот достоин, чтобы о нем написать…
Мартин Силен погрузился в беспокойную дрему. Он не видел снов… но часть его поэтического рассудка уже набрасывала новые главы нескончаемых «Песней».
Сержант Грегориус не преувеличивал. В последней битве отец капитан де Сойя был жутко изранен, обожжен и лежал при смерти.
Сержант проводил нас в храм – такой же необычный, как наша встреча: снаружи громадная каменная плита, отполированный монолит (Энея рассказала, что ее доставили со Старой Земли, а там плита стояла перед храмом Нефритового Императора. За все тысячелетия паломничества на ней так и не высекли никаких надписей), а внутри, в просторном, гулком зале, обнесенная оградой возвышалась скала – вершина Тай-Шаня, священного Великого Пика Срединного Царства. В глубине еще были тесные спальни и трапезные для паломников – в одной из них мы и нашли отца капитана де Сойю и еще двоих: Карела Шана, канонира – он был страшно обожжен и лежал в беспамятстве, – и Хогана Жабера – сержант Грегориус назвал его «бывшим» старпомом. Жабер пострадал не так сильно – перелом руки и ни единого ожога, ни единой травмы, но с ним что-то явно было не так – казалось, он то ли в глубоком шоке, то ли просто погружен в какие-то размышления.
Энея смотрела только на отца капитана де Сойю.
Отец капитан де Сойя лежал на неудобной паломнической койке. Брюки изодраны в клочья, ноги босые. Все его тело обгорело чудовищно, только крестообразный паразит на груди был здоровый и омерзительно розовый. Волосы де Сойи сгорели, лицо обезобразили ожоги, но даже сейчас было сразу видно, насколько это неординарная личность. Вся притягательная сила сосредоточилась в глубоких темных глазах, не замутненных даже терзавшей его жуткой болью.
Ему уже и мазь от ожогов наложили, и пластиповязки, и жидкий дезинфектант, подключили внутривенную капельницу из аптечки спасательного катера, но это мало чем могло помочь. Я видел такие ожоги. Трое моих друзей в битве на Ледяном Когте прожили после таких ожогов всего два часа – медицинские боты не успели подобрать их. Кричали они тогда просто невыносимо.
Отец капитан де Сойя не кричал. Из последних сил, стиснув зубы, он сдерживал крик боли. Энея опустилась около него на колени.
Де Сойя ее не узнал.