Энджелл, Перл и Маленький Божок

Грэм Уинстон

Она принесла брэнди и, пока он пил, терпеливо стояла рядом.

— Вы, наверное, совсем заработались? Что случилось? Это началось в клубе?

— Я почувствовал себя плохо и вернулся домой. Хорошо, что вы не ушли.

— Да. Может, позвать доктора?

— Подождите. — Что это? Искреннее беспокойство или притворная заботливость; может, она уже предвкушает его смерть и блага, которые за ней последуют? Боль не оставляла, как подспудно гложущая мысль.

— У меня был тяжелый день. Мне нездоровилось, когда я уходил с работы. Следовало сразу поехать домой.

Он выпил

брэнди и попросил еще. Потом позволил увести себя в спальню. У него кружилась голова. Она помогла ему раздеться, но когда собралась уйти, он попросил ее остаться, посидеть с ним. Все съеденное и выпитое комком подступало к горлу.

Перл села у кровати, и он взял ее за руку. Он нуждался в сочувствии. Поддельном или настоящем, он все равно в нем нуждался.

После третьей рюмки боль наконец исчезла, осталось лишь ощущение переполненности и тяжести в желудке. Но потребность в утешении не прошла. Он готов был излить ей все свое горе, довериться ей, словно не она явилась виновницей драмы, упасть в объятия той, которая причинила ему боль. Он с трудом внял остаткам здравого смысла, шептавшего ему, что тут-то он ее и потеряет.

Он вдруг заговорил об Анне. Словно пытался через ту старую трагедию выразить все свои теперешние беды, ему хотелось раскрыться до конца. Он рассказал ей об их первой встрече и о последующих. Он не стал объяснять, что встретил Анну вскоре после войны, когда только что кончились годы унижений, перенесенных им в армии, и когда в сравнении с суровой и непонятной военной службой гражданская жизнь и люди сначала обрадовали его. Настал короткий период уверенности в себе, тут-то он и встретил Анну и начал за ней ухаживать. С ее смертью умерла не только их любовь, а нечто гораздо большее.

— Наша последняя встреча, — сказал он. — Я стараюсь о ней не думать, иногда не вспоминаю месяцами и вдруг… Может быть, женитьба все вновь во мне пробудила. Анна словно ожила в вас.

Перл смущенно повела плечами.

— Я не хочу быть чьим-то прообразом.

— Нет. Но я, видимо, не разлюбил ее, и когда влюбился в вас…

Впервые за все время их знакомства он употребил слово любовь. Оно прозвучало в его устах неуклюже, словно какое-то иностранное слово.

— Вы, наверное, поэтому и заговорили со мной в самолете.

Он допил последний глоток, вытер губы.

— Когда я виделся с ней в последний раз… Она болела всего месяц, ничего не ела, ее белая кожа пожелтела. Доктора, консилиумы, всякие проверки, а потом она написала мне и попросила прийти. Я пошел и очень расстроился, главным образом из-за ее вида. Я думал, у нее желтуха или что-нибудь такое — в двадцать два года не умирают, а болеют и выздоравливают. И я надеялся, что она еще поправится. Я рисовал себе картину, как мы встретимся, когда она выздоровеет. Через неделю я снова ее навестил. Ее отец был почти затворником: они жили вдвоем в большом доме, с одной служанкой. На этот раз дверь открыла сиделка. Она сказала: «А, вы мистер Энджелл, мисс Тирелл вас ждет. Пожалуйста, сюда». Я поднялся наверх в ее спальню, она выглядела значительно лучше. Или так мне показалось. Мне и в голову не пришло, что все это косметика. Сиделка ушла, и мы с полчаса

беседовали. Анна позволила мне себя поцеловать. Мы весело болтали и строили планы на будущее. Но мне показалось, что ее что-то волнует. И вдруг она сказала, что мне пора уходить. Я встал, немного обиженный. Снова поцеловал ее и сказал, что навещу ее на следующей неделе, и мы простились.

Я вышел из спальни, сиделки не было видно, в доме стояла полная тишина, как будто все вымерло. Я пошел искать сиделку и спустился вниз. По пути я остановился взглянуть на картину и определить, подлинник ли это, — я уже тогда разбирался в картинах. Анна, наверное, подумала, что я ушел.

Уилфред дрожащей рукой поставил стакан на столик.

— И тут она начала кричать во весь голос, словно страдая от нечеловеческих пыток. Ее крик разносился по пустому дому. Она кричала и кричала беспрерывно. Никогда не забуду. Недавно мне все это вспомнилось.

— Что же вы сделали? — тихо спросила Перл, нарушая молчание. — Тогда. Неужели оставили ее одну?

— Нет. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем раздались шаги, — сиделка бежала вверх по лестнице. Тогда я бросился к двери, открыл ее, очутился на улице и тоже побежал. Дома меня стошнило, как будто я принял рвотное. Я улегся в постель. Весь следующий день мне было плохо. Понимаете. Весь следующий день.

— Сколько еще Анна… прожила после этого? — спросила наконец Перл.

— Около двух месяцев. Болезнь быстро прогрессировала. Через три месяца ее не стало.

Перл поднялась и убавила тепла в электрическом камине. Подошла к окну и посмотрела на улицу. Потом оглянулась назад, на кровать, где лежал муж, на гору тела, его красивое искаженное скорбью лицо, растрепанные густые светлые волосы. На столике рядом очки в массивной оправе, пустой стакан, пузырек с таблетками аспирина, носовой платок, связка ключей, три монеты по полкроны, четыре флорина, три шестипенсовика, три пенса — все сложенные столбиками, смятый счет записи партии в бридж.

— Вы больше не навещали ее в последние два месяца?

— Отца беспокоило мое здоровье, и он отправил меня в Австрию. Когда я вернулся, Анна уже умерла.

— Вы пробыли в Австрии целых два месяца?

— Месяц. Когда я вернулся, я… я не решился ее беспокоить.

«Сыграть в костяшки». Так это называл Годфри. Умереть — это значит «сыграть в костяшки».

Годфри мог прийти, и тогда бы они попались. Так не может продолжаться. Надо что-то предпринять. А что если взять и признаться: «Уилфред, мне надо вам что-то сказать. Я не покину вас, как покинула Анна, но все равно покину…»

И тем не менее он вызывал у нее сочувствие, сострадание. Его рассказ не давал ей покоя, растравлял душу. Она понимала, отчего его память хранила все это целых двадцать пять лет. Единственное воспоминание, связанное с Анной, — воспоминание о ее муках. Высказавшись, он переложил на нее, Перл, часть своего бремени.

— Как леди Воспер? — вдруг спросила она; слова, казалось, сорвались с языка помимо ее воли.

Стоя у окна, она не могла видеть его лица.

— Леди Воспер? Насколько мне известно, она очень больна. Дело лишь во времени.