Энергия наших мыслей

Константин Коротков

Во время спасательных работ в горах мне несколько раз приходилось транспортировать погибших альпинистов, помогать врачам при вскрытиях. Каждый раз это вызывало глубокое душевное волнение. Даже если погибший был совершенно незнакомым человеком. Полученные нами экспериментальные данные полностью соответствовали религиозным и эзотерическим представлениям о трансформации души после смерти. Мы неоднократно обсуждали эту тему со священнослужителями. Все они благожелательно относились к нашим работам и подчеркивали их значимость. С отцом Сергием мы даже беседовали на эту тему в телевизионной программе, показанной по ОРТ в пасхальный вечер. Глубокое проникновение в эту тему, чтение множества книг, в том числе написанных отцами Православной церкви, явилось основой моего персонального искреннего отношения

к вере.

В то же время эта работа поставила больше вопросов, чем дала ответов. Мы убедились в сильном влиянии умерших на энергетику и здоровье экспериментаторов, влиянии негативном. Убедились в связи мира мертвых духов с миром живых — как на основании ощущений, так и косвенных измерений. И главное — убедились, что подобные “тонкие материи” можно исследовать методами современной науки,

В последнее время большое внимание привлекли работы по картированию активности мозга во время экстатических ощущений, типа глубокой молитвы или медитации. Было обнаружено, что при этом возбуждаются определенные области мозга, при стимуляции которых у спокойного человека возникают особые состояния. Измененные состояния. Помните, я уже затрагивал эту тему. Мы к ней еще вернемся. Так что же первично: возбуждение отдельных областей мозга, вызывающих ощущение контакта со Сверхъестественным, или информация, посылаемая от Высшего Разума, от Творца, и реализуемая через наш мозг? Кем были Моисей, Будда, Заратустра, Христос, Жанна д’Арк — психически нестабильными людьми, склонными к развитию импульсивной активности мозга, вызывающей видения, которые трудно отличить от реальности, или Провозвестниками Воли Божьей? Кем являются гениальные поэты, писатели, композиторы — больными, живущими в воображаемом мире, оторванном от реальности, или чувствительными индикаторами эпохи, каждой клеточкой тела ощущающие Коллективные Информационные потоки и способные выразить их в своем творчестве? Во многих измерениях показано, что при целительской деятельности в мозгу развивается распространяемая и локальная эпилептиформная активность. Но это не клинический диагноз. Это лишь похожий характер мозговых процессов. Но ведь недаром издревле на Руси юродивые считались глашатаями Бога. К их словам прислушивались даже цари. Великий мистификатор Сальвадор Дали сказал как-то: “Единственная разница между мной и сумасшедшим в том, что я не сумасшедший”. Что же все-таки такое наш мозг: источник информации или приемо-передатчик, кодирующий и декодирующий сигналы из внешнего пространства, в том числе из пространства Горних Сфер? Что такое Церковь — один из человеческих институтов, придуманных для обуздания масс, или Духовная Миссия, несущая людям Слово Божие и цементирующая духовное единство нации?

Сейчас мы не можем однозначно ответить на все эти вопросы. Как человек верующий, я стремлюсь найти подтверждение примата Духовного над материальным. Как ученый, я пытаюсь делать это объективно. На основании экспериментальных фактов. Я убежден, что сначала должны быть получены убедительные свидетельства, только потом мы можем подводить под них костыли теоретических построений. В противном случае получается болтовня, которой очень много в последнее время и от которой никогда еще не было особого толка. Болтуны были всегда, но что от них осталось, кроме пустых пивных бутылок?

И еще один момент, касающийся наших экспериментов с посмертным свечением. Тема эта очень щепетильная, требующая очень аккуратного отношения как при постановке экспериментов, так и при их осмыслении. Не раз после лекций я слышал вопрос: “И не страшно вам было браться за подобную тему?” И опять на память приходит ситуация из альпинистской практики.

СТРАХ

Дело происходило в горах Памира во время моего третьего летнего сезона. Мы прошли тренировочные восхождения и решили вдвоем с приятелем отправиться на сложное стенное восхождение. С нами напросилась знакомая девушка-разрядница из нашей секции, и после недолгих сборов мы втроем вышли из лагеря.

Каменистая тропа уходила вверх к перевалу, откуда открывался вид на зеленую долинку с бирюзовыми пятнами озер. От долины подъем шел по каменистой осыпи, в конце которой высохшее русло ручья подводило к отвесной скальной стене — цели

нашего восхождения. Памирское солнце висело высоко в безоблачном небе, и горячий воздух дрожал и казался плотным на ощупь. Мы с жадностью приникали к каждому ручейку, и струи ледяной воды приятно сбегали по плечам и груди.

С каждым часом подъема мы набирали высоту, и примерно на 4000 м появился легкий ветерок, сильно скрасивший наше существование. К вечеру выбрались на площадку под стеной, сбросили рюкзаки и первым делом стали осматривать маршрут предстоящего восхождения. Все было предельно ясно и соответствовало описанию: прямо от места нашего бивуака вверх уходила широкая вертикальная расщелина, удобная для лазания. Поужинав, мы залезли в спальные мешки и, после обмена анекдотами и шутками, приготовились ко сну.

Я лежал, закрыв глаза, но без сна. В животе противным червяком шевелился страх. Точнее, беспокойство. Я физически ощущал, что мы лежим под огромной вертикальной стеной с нависающей сверху ледовой шапкой, крошечные пигмеи, дерзнувшие карабкаться по этой стене. Что нас ожидает впереди — отвесные гладкие скалы без зацепок; камни, проносящиеся сверху со скоростью пули; километровая бездна под ногами и тонкие паутинки веревок, зацепленных за вбитые в скалы ненадежные крючья. В памяти всплывали случаи катастроф в горах, которые мы регулярно обсуждали на семинарах по безопасности в горах. В конце концов я уснул, но сон был беспокойным и недолгим. Утром мы попили чаю, собрали рюкзаки, связались веревками и полезли вверх.

На сложном восхождении один альпинист идет впереди, он тащит за собой веревку и забивает крючья для обеспечения своей безопасности: в случае срыва он пролетает до первого крюка и повисает на веревке, которую держит напарник внизу. Естественно, он повисает, если крюк выдерживает рывок и не вырывается из скалы, если напарник внимательно стоит на страховке и если веревка не лопается от нагрузки. Всякие бывают ситуации. Лучше первому не срываться. Пройдя веревку (40 метров — высота десятиэтажного дома), он забивает крючья, организует страховку и принимает остальных членов команды.

Первые веревки шли легко. Расщелина была крутая, но удобная для лазания. Небо было ясное, и легкий ветерок приносил прохладу. Через несколько часов мы вышли на высокую полку, откуда вверх шла мраморная стена с небольшими зацепками и трещинами, удобными для забивания крючьев. Мы с Толей работали по очереди: веревку — он, веревку — я, девушка страховала снизу. Каждый метр продвижения вверх был осторожен и конкретен: мы буквально ощупывали глазами и пальцами каждую зацепку, каждый выступ, каждую расщелину в скале. Предельная концентрация и предельное внимание, времени на эмоции, переживания и “осмотр окрестностей” уже не оставалось.

Часам к шести вечера мы прошли мраморную стену и оказались вблизи громадного камина, образовавшего подобие пещерки с широкой ровной площадкой. Идеальное место для палатки.

Через несколько часов, попив чаю с сухарями и колбасой, мы уже лежали в спальных мешках. Каждый из нас был в обвязке, привязанный к основной веревке, продетой через палатку и закрепленной к вбитым в скалу крючьям. Даже ночью нельзя забывать, что мы лежим на крошечной площадке посередине отвесной стены.

Ночью мы проснулись от воя ветра. На вечерней радиосвязи передали, что в ближайшие дни погода испортится. На наше несчастье, прогноз реализовался раньше обещанного. Остаток ночи мы лежали в полудреме, слушая, как порывы ветра трясут и раскачивают наш хрупкий домик да шелестит падающий снег.

Когда рассвело, мы выглянули наружу и увидели, что все скалы покрыты снежной крупой. Небо было хмурое, по нему неслись рваные тучи, и даже в палатке мерзли руки. Настроение было нерадостное. Нам еще оставалась добрая половина стены с вертикальным сложным лазанием. Одно дело — лезть по сухой теплой скале, совсем другое — карабкаться по холодным обледенелым уступам. Это похуже, чем на автомобиле на лысой летней резине попасть в гололед. Но выхода у нас не было: спуск вниз был бы крайне сложен, да и как вернуться в лагерь, спасовав перед погодой? Никто не скажет ни слова, но по неофициальному рейтингу это резко отбросит нас в задние ряды. Толик надел на себя снаряжение и двинулся вверх. Мы с Леной остались на страховке.