Энергия подвластна нам

Иванов Валентин Дмитриевич

– Здравствуйте, Вера Георгиевна!

Прав был Павел Владиславович. Очень хороша собой была его ученица в белоснежном халате, с золотистыми пышными волосами под маленькой белой шапочкой.

– Вы знакомы? Верочка мне не говорила! – воскликнула удивлённая Лидия Николаевна. Вера Георгиевна чуть смутилась, протянула руку гостю и ответила:

– Я видела Алексея Фёдоровича в Москве, в его лаборатории. Но я никак не думала, что он меня помнит… Вы были так заняты!

– Я вас сразу узнал! – ответил Алексей Фёдорович и не покривил душой. Он собирался ещё что-то сказать,

но решительная Лидия Николаевна изменила тему раз говора:

– А когда мы будем иметь аппаратуру для лечения злокачественных опухолей?

Алексей Фёдорович назвал возможный срок начала массового производства сложной аппаратуры. После беседы со Станишевским и разговора по телефону с отцом (Фёдор Александрович просил сына воспользоваться случаем и немного отдохнуть) Алексей Фёдорович, ощущая дыхание мощной природы и под влиянием резкой перемены обстановки, начинал чувствовать себя (пусть к нему и мало подходит это сравнение), как школьник, вырвавшийся на свободу.

Он сказал несколько любезных слов Вере Георгиевне и на пороге хирургического отделения сообразил: «Да ведь она похожа на Тату!» К жене своего двоюродного брата Алексей питал чувство искренней дружбы. Действительное или кажущееся сходство настолько ему помогло, что он и с Верой Георгиевной чувствовал себя легко и просто, что ему далеко не всегда давалось в общении с женщинами.

Когда главный врач, показывая гостям тракториста, поправлявшегося после сложного перелома таза, с гордостью говорила «Нам доступны все случаи, требующие хирургического вмешательства!», то увлёкшийся гость выразил уверенность:

– Конечно, и Вера Георгиевна принимала деятельное участие в этой операции?

Врачи отнесли ошибку за счёт рассеянности учёных, но Алексей Фёдорович сам сказал:

– Прошу извинить, мне-то непростительно путать специальности врачей!..

После этого гость ушёл в себя, стал задумчив. Однако, вслушиваясь в голос Веры Георгиевны и с удовольствием отмечая его приятный тембр, он – вскоре опять оживился.

После подробного осмотра больницы, где было, действительно, много интересного, Лидия Николаевна, удовлетворённая вниманием гостей, вдруг вспомнила:

– Но что же я делаю? Уже поздно, а ведь вы торопитесь в Лебяжье!

Алексей Фёдорович, взглянув на часы, успокоил главного врача:

– Если мы не надоели хозяевам, я бы охотно отложил Лебяжье до завтра. Всё равно, наш стрелок сейчас уже забрался в свои камыши и появится завтра к полудню…

Лебяжье было отложено на утро, а сегодня… Сегодня было вполне естественно для Алексея Фёдоровича погрузиться вместе с Верой Георгиевной в рассмотрение истории болезни Николая.

Толя с честью выдержал томительную длинную скуку знакомства с больницей, а потом пошёл побродить по районному центру. Нужно было всё обдумать и запечатлеть в памяти.

Подумать было над чем! В Москве Щербиненко приказал ему обратить особое внимание на случаи внезапных болезней или смертей в точно указанном районе. А озеро, на котором подобрали этого самого Николая? Это не то ли самое, что было отмечено птичкой на полученной вместе с заданием карте?

Вот оно что! Чорт возьми! Вот так случай! Неужели же он попал в самую точку? Чем же они там занимаются, на этом озере? До чего же удачной получилась эта встреча на самолёте!..

И прогулка по Чистоозерскому служила для Заклинкина средством закрепить в сознании местных жителей свою фигуру в связи с Алексеем Фёдоровичем.

3

История болезни Николая Сергеевича, составленная в больнице, по своему объёму во много раз превосходила обязательные черты страницы стандартного бланка. И подробность изложения была достойна необычайного, по выражению Павла Владиславовича Станишевского, случая.

Вера Георгиевна говорила сначала тихим, неуверенным голосом, потом увлеклась. Её нежное контральто вкладывало глубокий смысл в последовательный перечень наблюдений над течением болезни и изменениями в состоянии больного человека. И всё время ставились вопросы, высказывались и обсуждались предположения. Приводились сопоставления со случаями внезапной анемии, известными ранее, и звучало настойчивое желание получить ответ. Но ответа не было.

И именно это и было замечательно! Молодой врач не хотел считать свой труд завершённым. Мысль врача работала в более широком плане, чем данный частный случай…

Алексей Фёдорович вначале слушал только внимательно, но потом изложение увлекло его так, же, как оно увлекало молодого врача. В высказываемых Верой Георгиевной мыслях, – пусть совсем другими словами, – учёному слышалось нечто напоминающее мысли и предположения начинателей новой темы в Институте Энергии.

Алексей Фёдорович вдруг прервал Веру Георгиевну:

– Вы, может быть, правы. Очень может быть, что ваши взгляды найдут своё подтверждение… Конечно, человек – также и энергетическая установка! Живой организм способен к передаче энергии и к приёму энергии. Это – генератор, и чуткий генератор… А вы знаете…

И Алексей Фёдорович начал рассказывать о наблюдениях и предположениях, вызвавших постановку так называемой «новой темы» в Институте.

Не так уж общителен учёный. Почему же сейчас он заговорил с полной откровенностью с человеком, которого узнал, в сущности, только что? Алексей Фёдорович не думал об этом. Его увлекала неожиданная возможность прекрасной, неограниченной искренности, в которой не так уж важна последовательность слов.

Лидия Николаевна, войдя в комнату, помешала Алексею. Он сбился, вспомнил, что перебил Веру Георгиевну, попросил извинить его. Лидия Николаевна посидела молча, прислушиваясь к их беседе, – теперь чтение истории болезни превратилось в замечания об отдельных частностях, – и вышла.

Она пожала плечами и сказала себе:

«Я ещё не видела, чтобы у Верочки так блестели глаза, а он… очень оживлён!»

4

В Москве и поздней ночью в открытое окно входит слитный гул недремлющего города. Правда, ночью он звучит приглушённо, под сурдину. Вот раздельно и ясно доносится с дальнего вокзала крик паровоза. Днём этот голос не слышен…