Enigma
Шрифт:
Я снова в капсуле? Не совсем. Я внутри прозрачного стеклянного куба. И находится он над сценой, на которой я должна была выступать.
Я не сразу понимаю это, лишь пытаюсь разглядеть, что за расплывающиеся точки хаотично бегают подо мной, а потом осознаю, что они движутся в такт музыке по всему периметру сцены.
Узнаю каждую ноту из доносящихся до меня звуков. Я дышала и жила ими последний месяц, знала наизусть слова каждой песни…
Я так трудилась над этим танцем последние две недели. Старалась отточить каждое движение до совершенства, работала на пределе своих возможностей, и даже за гранью их. Но все это было зря. Пустая трата времени. Мой многодневный труд, вложенные
Власть Имущих – это когда рожденным летать птицам, обрезают крылья. И мои шрамы на спине вновь вспыхивают болью, словно мне с корнем отрывают их второй раз, потому что я по наивности и глупости, решила, что мне… что мне что-то позволено. Что мне можно быть личностью, значимой фигурой, а не пешкой в этом прогнившем обществе. Но это не так… мир в очередной раз напоминает мне о том, что я не в силах ничего изменить. Я – никто. Бесправная плоть. Заготовка под человека. Я не смогу выйти за пределы своего сценария, который определила моя судьба, когда я родилась в бесправной касте. Чтобы я ни делала, как бы не пыталась подняться с низов… я всегда буду падать лицом в грязь, из которой по ошибке выбралась.
Моя работа в компании Карлайла, и каждая капля пота, пролитая на тренировках, не имела никакого смысла. Экспериментатор все равно бы сделал это – вновь запихнул меня в жуткую коробку из стекла, и заставил бы смотреть на то, как моя мечта, находясь в считанном шаге от меня, остается недосягаемой и несбыточной. Иллюзорной…
«Зеленый огонек» недостижим. Может быть, в этом его прелесть? В таком надломленном и подавленном состоянии так и хочется в очередной раз подумать о смысле жизни, лишь бы затолкать ком из слез поглубже.
В висках – тянущая и пульсирующая боль, заставляющая меня лихорадочно царапать стекло. Не сомневайтесь, со стороны я похожа на белую мышку, запертую в стеклянном лабиринте, из которого нет выхода… в миг, когда ярость достигает апогея и беспощадным пожаром сжигает легкие, я начинаю что есть мочи бить кулаками по стеклу, но прочный материал не поддается никакому воздействию. Надрывно кричу, но прекрасно понимаю, что ни зрители, собравшиеся в зале, ни актеры, что работали со мной бок о бок целый месяц, не слышат меня. И, кажется, у меня все-таки развилась клаустрофобия, судя по спазмам в желудке и горле, вызывающие не самые приятные ощущения. Отвратительные, если честно. Губы дрожат, и я постоянно сжимаю их, отчаянно пытаясь понять, зачем Карлайл это сделал и что будет дальше…
Мне нужно остановить панику. Это все, что я знаю. Иначе я умру от остановки сердца.
Хотел поддержать тебя. Ты это заслужила.
Он издевается. Урод моральный.
Я, конечно, всегда знала, что Карлайл «не от мира сего». Что он просто неадекватен. Но это уже за гранью.
Наконец, уровень моего зрения восстанавливается, и я вижу все происходящее на сцене, и беглым взглядом оглядываю себя: на мне тонкое боди телесного цвета, которое выглядит почти как обнаженная кожа. Это мое боди с открытой спиной, в котором я занималась после официальных тренировок.
К моменту, когда костяшки моих пальцев стерты в кровь, как и запястья, «Зарождение» заканчивается. Мою роль исполняет та самая девушка, которую сменила я. Упираясь лбом в одну из стеклянных стен, я смотрю в зал, и вижу, как «сливки общества» поднимаются со своих кресел и рукоплескают всей труппе. На лицах Элитов заморожены дежурные улыбки. Многие, немного поаплодировав для приличия, уставились в свои экраны, не удостоив королевским вниманием выступавших артистов.
Может оно и к лучшему, что я не выступала, а? Кому это вообще нужно?
Внезапно, мир погружается в кромешную тьму. Я не вижу ничего, кроме иллюзорных «звездочек», которые будто летят прямо на сетчатку глаза. Судорожный выдох… и я чувствую, как опускаюсь вниз. На сцену? Очередной приступ паники выбивает из меня остатки духа… а потом я слышу голос, получая звуковое сообщение на свой Носитель.
– Танцуй, Энигма. Твой выход, девочка, – вы не поверите, но голос Карлайла звучит не ехидно, и даже не угрожающе. Трепетно и нежно. Так обращаются только к девушке, которую любят… причем утром и шепотом, на ушко. Да только я знаю, что все это долбаная игра и иллюзия, и я скорее поверю в то, что земля – плоская, чем в искренность в словах Макколэя. Очередная манипуляция с моим сознанием, не более того.
– Я ненавижу тебя, – с трудом вырывается слабый всхлип. Ничего не могу с собой поделать. Не могу собраться, желая раствориться в собственном коктейле из слабости и жалости к себе. Утонуть. – Я не в состоянии… танцевать, – меня всю трясет, и как бы я не хотела показывать сейчас свою слабость, просто не могу иначе. Эмоциональные качели – вот что способно высушить душу, и, кажется, именно это и задумал Карлайл…
Вопреки моим ожиданиям, Макколэй без издевки и упрека продолжает:
– Нет, ты можешь танцевать. Я видел твои сны. Как раз испробовал на тебе новое изобретение – считыватель снов, и я ему еще не придумал название. Именно твои сны вдохновили меня на это небольшое испытание для тебя, Эни… – Макколэй не договаривает мое кодовое имя, и это «Эни» звучит так мучительно нежно и сакрально, что у меня начинает колоть сердце. – Но речь не об этом. На время, я подарил тебе полную свободу, и считай свою «минуту славы» оплатой за то, что я тебе дал, – каждое его слово отдается в душе искрами ненависти, что словно по волшебству, пробуждают во мне новые силы и открывают «второе дыхание». – Ну а если быть честным, Кэндис, только пропустив через себя тонну чувств и эмоций, люди искусства создают нечто особое, великое, наполненное. И, конечно же, незаурядное. То, что способно выделиться из кучи коммерческого суррогата. Ты поймешь все однажды, но не сейчас. Просто покажи себя, Энигма. Всем, кто решил, что ты с рождения им не ровня. Выпусти все свои чувства. Это все, что мне от тебя нужно.
– Я бы с удовольствием выпустила на тебя свору собак, чтобы сожрали тебя живьем с твоими безумными идеями, Карлайл, – сердце царапает ребра в безумном ритме, и я чеканю каждое слово, мечтая разорвать Макколэя на части.
– Ого. Какая эмоциональная окраска, но прием довольно банальный. Может, стоило попробовать себя на писательском поприще? Времени на болтовню нет, Энигма. Кстати, Джеймс в зале, – нейтральным тоном констатировал Карлайл, и я почувствовала, как кровь мгновенно отхлынула от лица. – Как и многие из тех, кто всегда смотрел на тебя, как на рабский, обслуживающий персонал, недостойный внимания. Теперь, все внимание будет направлено на тебя. Танцуй… и будь добра, сделай это эротично. Для меня.
– Пошел. К. Черту, – выплевываю, словно проклятье, я, и тут же прикусываю язык, когда мрак вокруг рассеивается. Зал освещен имитацией сумеречного света, и я не вижу лиц, когда смотрю вперед, но знаю, что люди там наверняка есть… а может я повернута к ним спиной? Это и неважно… на мгновение я засматриваюсь на красивые проекционные декорации, вспыхивающие на полу и стенах – и конечно, это опадающие лепестки сакуры. Наверное, их проекция отображена и на моем «обнаженном» теле, потому что я определенно чувствую себя «на прицеле» взглядов собравшихся.