Энохиан. Крик прошлого

Эриа Мэри

перевалило слегка за двадцать, но от ее внешней красоты не осталось и следа. Лицо

осунулось, тело иссохло, а глаза выражали безумный блеск. Она часто рвала на себе волосы, из-за чего их очень коротко подстригли.

Несколько десятков человек бродили по двору. Каждый из них жил в своем мире, и каждого

из них я пыталась запомнить. Мой взгляд все еще перескакивал с одного лица на другое, когда в поле зрения попали яркие серо-голубые глаза. Джеймс смотрел на меня своим

проницательным взглядом,

который забирался в самую суть человеческой натуры, но стоило

мне лишь ответить на этот взгляд, как он тут же отвернулся.

Почему Джеймс так странно себя вел? Он злился на меня? Или же у него были серьезные

причины для того, чтобы играть в прятки? Если бы он дал мне хотя бы какой-то намек на то, что происходит, мне стало бы гораздо легче.

Вот только никаких намеков не было.

В течение нескольких дней мне приходилось сдерживать себя для того, чтобы не подойти к

Джеймсу и не вытрясти из него объяснения. Я твердила себе, что его безразличие и

нежелание общаться со мной имеют логические объяснения. Я старалась не подавать виду, но каждый раз, когда пыталась незаметно для других перекинуться с Джеймсом хотя бы

парой слов, он куда-то уходил. Будто намеренно держался от меня как можно дальше, чтобы

ни одна душа даже не заподозрила, что мы вообще знакомы. С одной стороны меня это

раздражало, а с другой казалось правильным, и поэтому я прекратила свои попытки

заговорить с Озборном. К тому же мне нужно было сосредоточиться на других, более

важных, проблемах.

Несмотря на то, что никто ни разу и словом не обмолвился насчет наших ночных

похождений, я знала, что они не остались без внимания. Теперь санитары следили за каждым

из пациентов еще более пристально. Выбраться из палаты ночью, даже имея ключи, было

невозможно. Каждый час кто-нибудь обязательно проходил по коридорам с фонариком и

заглядывал в каждую палату, убеждаясь, что все больные на своих местах. Мой тайник

находился достаточно далеко от палаты, так как я боялась, что кто-нибудь может ее обыскать, и теперь я не имела возможности узнать, что скрыто в деревянном ящичке.

Тим тоже не мог не заметить оживление санитаров, но для него, как и для других пациентов, которые были достаточно внимательны, причины таких мер предосторожности все еще были

неизвестны. Я не осмелилась рассказать другу о том, что натворила. Это могло подвергнуть

его опасности, а мне этого не хотелось. К тому же, я не была уверена, что он поймет.

Возможно, мне не хотелось признавать этого вслух, но мысленно я все же замечала одну

ужасную вещь: врачам удается понемногу менять Тима. Он становился более покладистым и

все чаще пытался оправдать действия санитаров или доктора Оливера. Это пугало и его

самого,

но пока что мы старались делать вид, будто ничего не происходит.

Когда на третий день всех больных снова стали разгонять по палатам перед сном, я была

готова лезть на стенку. Нетерпение сжигало меня изнутри, и я всерьез задумывалась над тем, чтобы рискнуть и выбраться из своей палаты именно этой ночью. Безумные мысли и планы

роились в моей голове, словно осы в гнезде. Я не знала, как долго Джеймс будет играть со

мной, и уже решила просто выкинуть его из своих планов. Да, он многим рисковал ради

правды, но, судя по его нынешнему поведению, ему было плевать на то, что я узнала или

могла узнать. Мы ведь не перекинулись и парой слов с той ночи. Разве нельзя было подать

мне хоть какой-нибудь знак, если все это молчание не было простым капризом и

действительно было так необходимо?

Лампы, которыми был освещен коридор, ведущий в жилой корпус, замигали, а затем резко

погасли. Из-за пасмурного дня и практически полного отсутствия окон все моментально

погрузилось во тьму. В корпус вместе со мной шло как минимум пятнадцать больных и

примерно вдвое меньше санитаров. Теперь, когда свет погас, больные оживились. Некоторые

запаниковали и стали кричать, другие предприняли безумную попытку удрать или же просто

стали падать друг другу под ноги. Я не успела понять, что к чему, как в одно мгновение кто-

то зажал мне одной рукой рот, а второй обхватил за талию, уволакивая куда-то. Сердце стало

бешено биться в груди, а выброс адреналина заставил тело бешено извиваться в чьих-то

сильных руках.

– Ш-ш-ш!
– прошипел голос прямо у моего уха. Теплое дыхание обожгло щеку, и в

следующее мгновение я ощутила, как нападавший поставил меня на ноги, приперев к стене

всем телом.

В коридоре была суматоха и паника. Санитары пытались угомонить взбунтовавшихся

пациентов, но тьма играла против них. Я слышала, как кто-то получил несколько увесистых

ударов, а затем послышались новые крики. На этот раз кричали от боли. Кто бы ни вытянул

меня из толпы, он намеревался держаться от нее на приличном расстоянии, но не уходить

далеко.

Глаза начинали постепенно привыкать к темноте, и я заметила, как крохотный лучик,

исходящий от небольшого окошка позади меня, осветил лицо незнакомца. Вот только это был

вовсе не незнакомец. Джеймс все еще прижимал ладонь к моему рту и беспокойно

оглядывался по сторонам. В темноте его лицо будто состояло из теней, и это помогало не

замечать синяков и ссадин. Но вот глаза казались такими же яркими, как и обычно, и сейчас

они выражали нетерпение и решительность.