Эпоха бронзы лесной полосы СССР
Шрифт:
Среди зооморфных скульптур, найденных в могильнике Шумилиха, интересны три костяные профильные фигурки из погребения 22, представляющие собой сильно стилизованные изображения медведей. Овальные сквозные отверстия в спине позволяют думать, что фигурки прикреплялись к одежде. Их стилистический анализ показывает, что основное внимание резчика было направлено на передачу движения. Морда зверя не детализирована. Эти изображения резко отличны от только что рассмотренных нижнеангарских скульптур. Прямых аналогий они не имеют. В плане передачи динамичного образа зверя шумилихинские медведи могут быть сопоставлены с фигуркой «бегущего» медведя из могильника на Мусульманском кладбище под Томском (Косарев, 1974а, рис. 20, 9), а также с костяным профильным изображением медведя из погребения окуневской культуры могильника Карасук II (Студзицкая, 1973,
Напротив, отсутствие медвежьих изображений в неолитических памятниках прибайкальского региона и на ангарских писаницах, единичность и невыразительность их в пластике бронзового века, видимо, свидетельствует о том, что в мировоззрении охотников Прибайкалья эпохи неолита и бронзы культ медведя не получил широкого распространения. В этой связи интересно, что этнографические данные говорят о более позднем появлении культа медведя у эвенков, чем, например, у угорских народов (Василевич, 1971). На назначение древних фигурок медведя проливают некоторый свет подвески эвенкийского шаманского костюма, среди которых встречаются как медведь, так и другие животные. Обычно это плоские профильные изображения с отверстием для прикрепления к одежде. Рассмотренные выше древние фигурки медведя — не обязательно шаманские подвески, но трактовка их как амулетов или оберегов кажется вполне вероятной.
Другие анималистические сюжеты. В зооморфной пластике прибайкальского населения эпохи бронзы, помимо лося и медведя, единично представлены другие животные. В погребении в местности Идан на Ангаре найдено профильное изображение нерпы, выполненное плоской резьбой по кости. Любопытна костяная фигурка лягушки из погребения 9 Усть-Удинского могильника (Окладников, 1975б, с. 162) (рис. 137, 4). Несмотря на миниатюрность, она выполнена очень тщательно. Внутри фигурка (как и головка лося из погребения 5) полая. Имеющиеся на изображении три сквозных отверстия позволяют предполагать, что оно прикреплялось к одежде. Уникальность фигурки затрудняет толкование ее семантики. Очевидна лишь смысловая связь ее с антропоморфным изображением, найденным в том же погребении. Сюжет этот необычен для искусства охотников Прибайкалья, хотя немногочисленные фигурки земноводных известны у эвенков в качестве привесок к шаманскому костюму (Иванов, 1970, рис. 195, 1, 2). Широкое распространение культ лягушки получил в Западной Сибири среди разных групп хантов и манси, где связь его с фратрией Мось убеждает в древности этого культа.
Мотив водоплавающей птицы представлен в мелкой пластике только материалами Среднего Енисея. Из погребения у ключа Гремячего в окрестностях Красноярска (Глусская, 1963) происходит уникальная серия костяных подвесок с изображением птичьих голов. Обобщенные контуры птицы выполнены техникой впалого рельефа, детали подчеркнуты гравировкой. Эта изобразительная манера сближает их с костяными художественными предметами окуневцев. Особое внимание уделялось оформлению клюва птицы. Динамика, напряженность позы показаны посредством вытянутых пропорций. Плоская фигурка летящего гуся перекликается с изображением этой птицы, сделанным, правда, в круглой скульптуре, из поздненеолитического Яйского могильника в бассейне Чулыма (Матющенко, 1964). Кроме фигурок гуся, утки, в погребении у ключа Гремячего встречены изображения гагары. Резчик стремился показать летящую птицу.
Большая часть прибайкальских скульптурных изображений найдена в погребениях, которые качественно отличаются от других могил по составу инвентаря и обилию предметов искусства. Тесная связь мелкой пластики и других вещей культового назначения именно с этими захоронениями позволяет предполагать, что мы имеем дело с погребениями древних служителей культа. Находка в погребении 38 Шумилихинского могильника антропоморфной маски-личины значительно усиливает аргументацию в пользу этого предположения.
Наскальные рисунки (рис. 138). В петроглифах Восточной Сибири мир животных представлен в основном лосем. Многочисленные
Выше мы уже говорили, что сопоставление лосиных фигурок из глазковских погребений с наскальными рисунками лосей позволяет выделить из общей массы изображений определенную группу с характерными признаками. К эпохе бронзы следует также отнести изображения лосей с «отсеченными головами» (Формозов, 1969, с. 102). Петроглифы низовьев р. Ангары Н.В. Леонтьев включил в ареал сюжетов окуневского круга (Леонтьев, 1978, с. 104). При анализе семантики наскальных изображений лося А.П. Окладников, основываясь на этнографических и фольклорных данных, подробно останавливается на древнем эвенкийском культе «Бугады» — родового святилища и вместе с тем материализованного в нем родового божества, внешний облик которого чаще всего связывается с образом лося (Окладников, 1950а, 1959а, 1966 и др.). Зарождение этого культа он относит к неолитической эпохе, а в монументальных фигурах лосих на петроглифах склонен видеть образ матери рода и матери зверей, уходящий к истокам тотемизма.
Одним из основных объектов наскальных изображений в эпоху бронзы становится человек. Для восточносибирских петроглифов характерны одиночные антропоморфные фигуры, но встречаются и композиции. Это в основном мифические существа со смешанными человеческими и звериными чертами. Несмотря на различия в деталях, общая схема всегда едина. Объединяющим признаком служит такая деталь в их оформлении, как «рожки» в виде двойной развилки или «корона», выполненная лучеобразными линиями (рис. 138, 9-15 и др.). «Рогатые» человечки распространены на писаницах довольно большой территории. Они известны на скалах Ангары, Левы, Верхнего Амура, Байкала (Окладников, 1959а, 1966, 1974; Окладников, Мазин, 1976), а также в Забайкалье и на Томи (см., например: Окладников, Мартынов, 1972).
Подавляющая их часть показана в фас с расставленными и согнутыми в характерной позе — ромбом — ногами. Как правило, подчеркнуты широкие плечи, мощная грудь. Трактовка рук тоже достаточно устойчива: они согнуты в локтях и подняты кверху или опущены вниз, или раскинуты в стороны. Большая группа таких изображений, объединенных, очевидно, целостным замыслом, выбита на мраморных скалах в бухте Саган-Заба на оз. Байкал (Окладников, 1974, табл. 7, 9, 10) (рис. 138, 10, 19). Ближайшую аналогию им мы находим на писаницах Братской Кады на р. Оке, выше Братска (Окладников, 1966, рис. 43, 5, 4). А.П. Окладников датирует эти рисунки примерно серединой — второй половиной II тыс. до н. э. Известны и более упрощенные варианты этих изображений.
К бронзовому веку относятся встречающиеся на восточносибирских писаницах профильные «рогатые» антропоморфные фигурки со специфическим изгибом туловища — как бы в полусидячей или танцующей позе. В аналогичной манере выполнено антропоморфное изображение в короне из шести лучей на Шишкинской скале на р. Лене (рис. 138, 21). Там же есть фигурка в короне из семи лучей (рис. 138, 9). Б.А. Фролов подчеркивает, что последняя украшала только мужские фигуры и что шишкинский персонаж с семью лучами входит в число мировых сюжетов древнего искусства (Фролов, 1975, с. 60–61). С шишкинским изображением сходны сделанные красной краской фигуры на скалах у г. Свирска, на р. Тальме и д. Ярок. Своеобразен один из антропоморфных рисунков Пещерного Утеса. Он носит ярко выраженный итифаллический характер. На писаницах Средней Левы и Олекмы «рогатые» антропоморфные существа нередко сопровождаются фигурами животных с валенкообразными ступнями, которые изображались в одиночку или парами (Окладников, Мазин, 1979, с. 71).