Эпоха мобильных телефонов
Шрифт:
Кириллов издал неопределенный звук – не то хмыкнул, не то поперхнулся, и Гошка посчитал нужным объяснить:
– Галина Алексеевна выдающихся достоинств женщина. Только немного нервная. Особенно когда Ритка дома не ночует.
– Гошка, хватит болтать, – перебила я его и указала на Баринова, который, прикрыв глаза, снова тер висок. В свое время Ниночка объяснила мне, что у шефа это первый признак приступа головной боли. – Сказано, по домам! Сан Сергеич?
– Да? – Шеф, не переставая массировать висок, открыл глаза и слабо улыбнулся. – Моя машина около управления осталась. Гоша, забросишь
– Так я об этом и говорю! Садитесь в машину. Ритка, ты покатаешься немного?
– Конечно.
Мы с Бариновым живем в противоположных концах города. Если считать от больницы, где мы в этот момент находились, то ко мне надо ехать на восток, а к нему – на запад. Обычно в подобных ситуациях первой доставляют домой даму, то есть меня. Но не сейчас. Понимаете, когда у Александра Сергеевича болит голова, это не обычная головная боль, которую можно снять таблеткой аспирина. Это последствия давней контузии, и самое меньшее, что мы можем сейчас сделать для шефа, – это отвезти его домой побыстрее.
– Риту могу я подбросить, – неожиданно подал голос Кириллов. – Мне по пути.
– Вот и прекрасно! – обрадовался Гошка.
Я забыла упомянуть, что сам он живет недалеко от Баринова, так что обычная схема «доставить даму первой» удобна и для него.
– Витя, еще раз спасибо. Сумеешь завтра выкроить время зайти чайку попить?
– Ближе к вечеру, – кивнул Кириллов.
– А утром нас и не будет, – ухмыльнулся Гоша. – Пусть Ниночка одна оборону держит!
Я села в черный «форд», откинулась на мягкую спинку и вытянула ноги.
– Куда ехать? – спросил Витя.
– Улица Садовая, дом одиннадцать.
Он мягко тронулся с места. А я почувствовала, что краснею. Витька не знает, где я живу. Но он только что, пяти минут не прошло, сказал Гоше: «Мне по пути»! Соврал? Но зачем? Хотел еще немного побыть со мной? Очень приятное объяснение. А может, просто пожалел приятеля? Не захотел, чтобы Гошка после тяжелого дня кружился по городу?
Я незаметно покосилась на Витю. Четкий профиль, густые волосы зачесаны назад, тонкие губы плотно сжаты. Брови, кажется, нахмурены – в темноте плохо видно. Но удовольствия от того, что вынужден проводить время в моем обществе, Кириллов явно не испытывает. Да и с чего, собственно, ему испытывать удовольствие? Витька устал не меньше меня и сейчас мечтает только об одном – быстрее добраться до дому и лечь в постель. А я? О чем мечтаю я? Я тоже хочу спать. Спать, и только спать! Я устроила затылок на удобном подголовнике и закрыла глаза. Господи, до чего хорошо! Теплый салон, ровное урчание мотора, мягкое, убаюкивающее покачивание… меня даже перестал раздражать неприятный высокомерный тип, сидящий рядом. В конце концов, именно он вез меня домой в чудесной, теплой, уютной машине. И за это я была ему благодарна.
Я вздрогнула и открыла глаза. Машина стояла в нашем дворе, около первого подъезда, а небо было уже не черным, а серым. Сколько времени я спала? Я осторожно повернула голову. Кириллов расслабленно откинулся на спинку своего сиденья и смотрел на меня. Конечно, мне хотелось бы сказать, что взгляд его был полон нежности, обожания, восторга… Нет. Ничего такого не было. Он просто
Кашлянув, я отстегнула ремень безопасности и села ровнее.
– Давно мы приехали?
– Ты не сказала, в каком подъезде живешь. – Витька предпочел не отвечать на мой вопрос.
– В третьем. – Я снова кашлянула и виновато объяснила: – В горле что-то першит.
– Бывает.
– Я, пожалуй, пойду.
Он не пошевелился, даже не моргнул. А я кашлянула в третий раз.
– Спасибо тебе. И за то, что отвез, и вообще. Спасибо.
– Не за что. – Витька продолжал смотреть на меня. – Тебя проводить?
Я снова взглянула на небо.
– Не надо. Езжай домой, поздно уже.
– Скорее рано. – Наконец что-то похожее на улыбку.
– Рано, – согласилась я и тоже улыбнулась. – Ты устал. Так что еще раз спасибо и до свидания.
Мне очень хотелось выпорхнуть из машины легко и изящно, словно фея. А потом танцующей походкой удалиться в сторону третьего подъезда. Увы. От сна в машине, даже такой удобной, у меня занемела шея, затекла спина, а ноги не то что легко и изящно, они вообще двигаться не желали. Из «форда» я вывалилась, больше напоминая не фею, а мешок с репой. Захлопнуть дверцу и помахать Витьке рукой мне удалось достаточно элегантно, но удалялась я, ковыляя, как измученная артритом старуха.
Ну и пусть. Какая мне разница, как я выглядела в тот момент? Все равно мне этот распрекрасный Кириллов ни капельки не нравится!
Как ни странно, проснулась я довольно рано – еще и одиннадцати не было. Мама словно караулила, когда я наконец открою глаза, тут же оказалась рядом. Неудачно у нее расписание составлено – именно сегодня нет уроков в первой смене!
– Рита, – спросила она хорошо поставленным, «учительским» голосом, – скажи, когда ты вчера вернулась?
– Поздно, – честно ответила я. Вспомнила Витьку и уточнила: – Или рано. Как смотреть.
– Ты вернулась почти в четыре часа утра! Рита, – мама скрестила руки на груди, – мне это не нравится. – Она сделала многозначительную паузу и, добавив обертонов, повторила: – Мне все это очень не нравится!
Я промолчала. То, что маме, так же как и папе, моя работа не нравится, было известно еще до того, как я принесла свою трудовую книжку в «Шиповник».
– Я хочу знать, когда закончится это безобразие? Август на дворе, а ты ни в одну школу даже не заглянула! Конечно, если мы с папой поговорим с нашим директором, он тебя и в сентябре возьмет, но зачем тянуть до последнего? Вспомни, мы так и договаривались: ты отдохнешь полгодика, переменишь обстановку, а с нового учебного года с новыми силами – за работу!
Положим, договаривались мы не совсем так: мама моя, как с ней часто бывает, выдает желаемое за действительное. Это она в свое время решила, что я поработаю полгода под руководством Александра Сергеевича, а в сентябре снова запоют серебряные трубы и вернут меня в школу.
– А ты? Вместо того чтобы ходить по школам и искать место, чем ты занимаешься? И не говори мне, что ты работаешь! Какая вообще может быть работа по ночам? Я понимаю задержаться на час, на два… если бы ты вернулась в десять, даже в одиннадцать, я бы слова не сказала!