Эра голодных псов
Шрифт:
— Ну, говоря по совести, они не очень-то кошачьи, хотя внешнее сходство есть, конечно. Они псевдосумчатые. Плод проходит две стадии развития — короткую в матке и длинную в особом «питательном мешке», и потом только покидает тело матери через влагалище. В результате матка подвергается гораздо меньшему «естественному износу» и способна обеспечить как длительную продуктивность, так и возможность постоянно вынашивать несколько эмбрионов сразу. Никакая человеческая женщина, даже с нашей пренатальной медициной, не может рожать по пять детей в год… с другой стороны, вид с иной половой системой не смог бы прийти к разуму в их условиях. Икра, яйца, почкование — это удел низших форм, разум для них закрыт по определению, сколько бы миллиардов лет…
— Спасибо за лекцию, —
— Да, — кивнул Детеринг, не отводя глаз. — Всё остальное.
Девушка раскурила новую сигарету и потянулась к бутылке.
— Будем пить, пока можно. В ближайшем будущем нам, кажется, будет не до выпивки.
— В пиратских экипажах с этим бывает совсем плохо, — согласился Детеринг. — Хотя — к кому попадёшь. Но байки про пьяных пиратов — они байки и есть, можешь мне поверить. Я достаточно изучил их быт… там бывает жрать нечего, какая уж пьянка!
— Я знала одного хирурга из приличной клиники, который отличался дурной для его профессии склонностью — сразу говорить правду о стоимости операций. Его обвинили в изнасиловании пациентки, и он удрал к пиратам. Говорят, сейчас уже купил себе миллионную виллу где-то далеко, но ремесло не бросил.
— Запросто, — согласился Йорг. — Толковый врач в пиратском клане… да. И вряд ли хоть один планетарный прокурор поинтересуется происхождением его активов. В колониях — дураков нет: кому надо, чтобы однажды тебе на голову свалились два десятка сумасшедших с «тяжёлыми» стволами.
— Здесь тоже колония, — усмехнулась Кира.
— Здесь — «старая», — вздохнул Детеринг. — Я говорю о других, о «новых». Сейчас хорошо тем, у кого есть молодость, здоровье и большая семья: всего несколько планет, но в следующем поколении — уже большие шансы: новые миры — это юная демократия, а там и до Сената недалеко… Если, конечно, лет через пятьдесят не случится новой войны.
— Тебя интересует Сенат? — подняла брови Кира.
— Меня — нет, — засмеялся Детеринг. — И моего сына, если у меня таковой будет, он тоже не заинтересует. Мы — старейшие лорды, мы — из поколения «хранителей». Мои предки высадились на Сент-Илер в первом экипаже, поэтому наше дело — служба, потом — кукуруза, пшеница, свиньи и лошади. А Сенат… можешь посмеяться, но в моей семье политику считают занятием плебса. Мы служим не властям, ибо те над нами не слишком-то властны, а Человечеству.
— Например? — иронично прищурилась Кира.
— Да запросто. Мои предки были в числе основателей довольно известного, как ты помнишь, Сент-Илерского Университета, и с тех пор кто-то из нас всегда посвящает себя науке. Сейчас это мой дядюшка по матери, он возглавляет исторический факультет. Другой мой дядя — один из лучших в Империи заводчик гепардов, он гарантирует, что уже с восьмимесячным котёнком из его выводков можно смело оставлять ребёнка до года: семья занимается гепардами двести лет. Для тех, кто понимает, это значит очень много.
— Мы были «верхним средним классом», — перебила его девушка и потянулась к бутылке, отводя глаза в сторону, — то есть мы жили за городом, в собственном доме на большом участке. Но я и мечтать не могла о собственном гепарде.
— Купить котёнка из выбраковки может даже сельскохозяйственный подёнщик, — дёрнул плечом Детеринг.
— Это — какого-то урода, что ли?
Детеринг придвинул к себе наполненный бокал.
— В выбраковку идут котята, не соответствующие требованиям «колониальных» стандартов, при этом экземпляры с любыми психологическими проблемами выявляются и уничтожаются обычно уже на третьем месяце. Если серьёзно, человек с невысокими доходами вполне может купить себе котёнка, но для этого он должен связаться с заводчиком, высказать свои пожелания и прилететь за своим избранником. Это совсем не так дорого, куда дешевле, чем покупать того же котёнка на «старой» планете у перекупщика. А выбраковка… понимаешь, твои родители наверняка могли купить тебе годовалого, склонного к набору веса, но зато специально
— У тебя их было много?
— Первое, что я, кажется, помню, — это морда какой-то из моих кошек, — улыбнулся Йорг. — В моей тройке кошки были «няньки», а кот — «страж». Хотя и кошки, конечно, могли порвать кого угодно. Собственно, даже мой пони воспитывался по программе охраны. Не надо думать, что маленькая лошадка такая уж беспомощная, зубы у неё о-го-го, да и копытом лягнуть может до смерти.
— Хотела бы я, чтобы так росли мои дети, — хмыкнула Кира, — пони, гепарды…
— Так просто всё это не получается, — вздохнул Йорг. — Где-то, на тёплых планетах, всё иначе, а я родился в замке, стоящем посреди степи, которая два-три месяца в году покрыта снегом. В таком доме должны жить несколько поколений семьи, иначе — нет никакого смысла. А все эти бабушки-прабабушки с неизменно сумасшедшими прадедушками… Один из моих прадедов в любое время года начинал свой день со стакана рому с пряностями — после чего садился на коня и мчался с дюжиной гепардов на охоту. Иногда он возвращался поперёк седла…
Детеринг глотнул и повернулся к окну. Вечер только надвигался стрелками часов, но небо уже темнело к ночи: сезон дождей вступил в свои права, не желая интересоваться мнением обывателей. Он вдруг вспомнил лето и — степь. Солнце, совсем другое, такое далёкое отсюда, и не столь яркое, но всё же торжествующее в пляшущих на неизменном ветру цветах весны. Зелёные холмы с пятнами рощиц, лес к востоку и бескрайний горизонт. Глухой перестук копыт прадедова Мормона — чёрного, злого, огромного, никого, кроме хозяина, к себе не подпускавшего. Ослепительно-голубые, всегда смеющиеся глаза на маленьком, смятом морщинами лице с висячими белыми усами, сверкающая серебром невесомая грива волос за плечами, почти до пояса:
— Ц-цо, парубоче? Козачем взрастёшь, коня подарую! Тильки шаблю трыматы вчись, а сбрую золотом засыплю!
И громадный чёрный жеребец, сопровождаемый двенадцатью стремительными пятнистыми кошками, уносил в степь поджарую фигурку в синем комбинезоне имперских ВКС. Того мальчика, что восторженно смотрел вслед прадеду, несущемуся по старой, каменными плитами выложенной дороге, всему выучили — и сабле, и мечу, и многому ещё другому, — но не успел гордый Вацлав Вишневецкий подарить правнуку коня: уж сколько раз он над смертью смеялся, а вот второе столетие немного пану полковнику отмерило.
И заплакал в первый раз — по-мужски уже — Йорг, глядя на прадеда, ставшего в гробу совсем не таким, каким он привык видеть его при жизни. Исчезли куда-то морщины, ушли годы. Лежал на белом шёлке старик Вацлав, в таком же белом сверкающем мундире, с высоковерхой фуражкой на животе — презрительный, молодой, кабы не серебро в кудрях да усы пожелтевшие. Что-то шептал над ним древний, поддерживаемый с двух сторон певчими кардинал Манчини с генеральскими нашивками на форменном красном камзоле; мялся на ветру взвод в ожидании команды на залп; вдребезги, как полагается, пьян был оркестр со своими трубами и барабанами. Отвратительный осенний ветер прихватывал под куцым кадетским пальто, но Йорг не чувствовал холода. Он понимал: уходит старая Империя, та, о которой он читал в книгах, по которой сдавал зачёты. Вот она, сейчас гроб опустится в могилу, и не у кого будет уже спросить — как всё было на самом деле…