Эра Милосердия

Евгеньева Лариса

– В каком смысле одной?

– В том, что у меня нет мальчика.

– У меня тоже нет.

– Ты - это совсем другое. Ты такая... Ну, в общем! Ты - для всех.

Полынова распахнула перед Эрой дверь.

– У тебя же был.

– Теперь и не смотрит.

– Еще бы. Ты как декорация.

– Как это?

– Хоть бы улыбнулась. Не бойся, корона с головы не свалится. Он тебе очень нравился?

– Да нет. Юрка мне нравится больше.

– Тогда зачем он тебе?

– Лучше уж такой, чем никакой.

–

Только он, видишь, себя "таким" не считает!

– Ты думаешь...
– Полынова даже остановилась.
– Он догадался?!

– А то нет!

– И все равно...

– Да что "все равно"! Вечно ты только о себе. Думаешь, человеку приятно, когда им совершенно не интересуются? Думаешь, человек не чувствует, что тебе на него, в общем, наплевать? А потом еще с девчонками на его счет прохаживаешься.

– Я не прохаживалась...

– Ага. Пробегалась. Врала, как он тебе прохода не дает.

– Эрочка! Ну почему мне так не везет? В любви.

– А тебе и не должно везти. Если ты себя не переделаешь.

– Это, знаешь, очень трудно.

– А ты постарайся. И потом...
– Эра запнулась, но все же договорила: - Честно тебе скажу: у тебя глуповатый смех. Ну, хихиканье какое-то очень странное. Ты как-нибудь по-другому попробуй... Перед зеркалом, что ли, потренируйся...

– Заметано!
– пообещала Полынова и схватила Эру за руку во вдруг накатившемся приступе умиления: - Ой, а помнишь, как я пришла к вам в класс? Ты с тех пор для меня - самый близкий человек, Эрочка, самый уважаемый! Помнишь, какая я была дура?..

Эре вовсе не казалось, что Полынова была тогда дурой. Однако ответить не успела. На остановке у сквера, опершись о невысокую чугунную ограду, стоял Мурашов. Заметив, что Эра на него смотрит, он поднял руку, словно подзывая к себе.

– А он ничего, - тотчас среагировала Полынова.
– Вполне. Ну, желаю...
– И она зашагала какой-то сразу изменившейся, семенящей походкой, кокетливо раскачивая сумку.

Эра остановилась и стала ждать. Мурашов, отлипнув, наконец, от ограды, направился к ней.

– Тебя, между прочим, жду.

– Зачем?

– Нельзя?
– ответил он вопросом на вопрос.

– Можно, - вяло сказала Эра. Как-то муторно было у нее на душе.

– Осуждаешь?

Эра промолчала.

– У тебя даже мнения на этот счет нет?
– вспыхнул он.
– Не обзавелась?

– Обзавелась. Она, между прочим, тоже человек. А ошибки...

– Это, по-твоему, ошибки? Это... провокация, вот что. Чего, деточки, не хватает вашим папам и мамам?
– противным голосом пропищал он.
– Как можно вообще ответить на этот вопрос?! Денег? Красоты? Счастья? Что ты сама написала, если не секрет?

– Времени.

– Ловко выкрутилась.

– Я не выкручивалась. Они сами всегда так говорят.

– Завидую я тебе, если это правда.

– А что ты вообще за чепуху какую-то написал?

Про кенгуру и жирафу?

– Кому надо, тот понял, - сказал он, с усмешкой покосившись на Эру. Убедившись, что она не намерена продолжать расспросы, он проговорил все с той же усмешкой: - Среди папашкиной алкашни есть один такой Сенечка. Я сначала думал - пожилой мужик, а он оказался совсем еще молодой. Такой же пропащий, как и мой. Так этот вот Сенечка учился в одном классе с нашей Маргариткой. Сидел прямо за ней, можешь себе представить!

– Ну и что? Мало ли кто с кем учился?

– Он ее терпеть не может.

– Допустим. Ну так что?

– Понарассказывал про нее. Ее вообще в классе не любили. Чистюля, активисточка. У нее были два прозвища: за длинные ноги - Кенгуру, а за длинную шею - Жирафа.
– Мурашов фыркнул.
– Кому ни одного, а кому целых два! Надо же, до чего повезло!

– Дурак твой Сенечка.

– Он-то дурак, только к делу это отношения не имеет.

Мурашов вдруг остановился, так что Эра прошла еще несколько шагов, прежде чем поняла, что идет одна. Она оглянулась. Мурашов стоял, засунув руки в карманы, и с прищуром глядел на нее, точно выжидая.

– Ты что?

Он глядел на нее все так же молча.

– Ладно, топай, - наконец сказал он, небрежно махнул рукой и, круто повернувшись, зашагал обратно.

Покончив с уроками, Эра вышла из своей комнаты. Тетя Соня сидела перед телевизором, вперившись в экран неподвижным взглядом. На экране в сверкании блесток, в клубах дыма и в ослепительных вспышках лучей бесновался какой-то зарубежный роковый ансамбль. Эра удивленно воззрилась на тетушку: в другое время она непременно бы повела язвительнейший комментарий относительно современной молодежи и ее псевдодуховных ценностей, однако сейчас тетя Соня сидела в молчании, а ее взгляд был совершенно пуст.

– Может, на другую программу? Теть... переключить?

Тетушка вздохнула, частично выходя из своего сомнамбулического состояния, и прошептала:

– Все равно...

– Тут футбол.
– Эра поглядела в программу.
– А тут фильм какой-то документальный. Что лучше?

– Все равно...

– Все равно не бывает. Чего-то хочется больше, чего-то меньше. Ты подумай, и тебе сразу станет ясно.

– Ой ли?
– слабо улыбнулась тетя.
– Я думаю, думаю, а мне ничегошеньки не ясно.

Эра уже догадалась, что тетины слова имеют отношение отнюдь не к телепрограмме. Она сочувственно поддакнула:

– Жизнь - сложная штука.

– Господи боже мой!
– фыркнула тетушка, на миг становясь прежней. Терпеть не могу, когда бросаются бездумными фразами!

– Я не буду бросаться, - проговорила Эра смиренно, - а ты не говори, что тебе все равно. На какую переключить программу?

– На ту, где ничего нет, - съязвила тетушка.

– О'кей.
– Эра щелкнула выключателем.