Эра негодяев

Усовский Александр Валерьевич

– Сиди, сиди. – генерал пресек попытку внутреннего охранника вытянуться в струнку, и, обернувшись к Левченко, взглянув на часы, приказал, – Давай-ка через десять минут ко мне. Послушаешь одного человечка – тебе будет полезно. Да и мне – давно его не видел, буду рад послушать. Хотя… – на мгновение по лицу генерала пробежала легкая тень. – Впрочем, не важно. Жду!

– Есть.

Через десять минут подполковник поднялся на второй этаж, в кабинет генерала.

– Разрешите, Максим Владимирович?

– Давай, заходи.

В кабинете генерала, с окнами, выходящими на сторону, противоположную улице, и по этой причине не закрытыми наглухо стальными роллетами, кроме хозяина,

сидевшего не в своем «штатном» кресле во главе скромного, но довольно внушительного по размерам стола из карельской березы, а на стуле у приставного столика – Левченко обнаружил пожилого, сразу видно – тертого жизнью, седого и изрядно потрепанного мужика. Не мужчину, тем более – не господина – а именно мужика, каких еще немного осталось в забытых Богом и людьми деревнях Нечерноземья. Тот сидел напротив генерала и никакого трепета перед Большим Начальником внешне не выказывал – наоборот, было такое впечатление, что это именно он, а не Калюжный, и был настоящим хозяином этого кабинета.

Хозяин кабинета кивнул подполковнику, указывая на гостя:

– Знакомься, Дмитрий Евгеньевич, это – Викторов Арсений Николаевич; во всяком случае, он хочет сегодня быть именно им. – Генерал пошутил, но как-то осторожно, совсем не по-начальнически.

Гость несколько секунд внимательно рассматривал посетителя, а затем, по-американски, одними губами, улыбнувшись – бросил суховатым надтреснутым баритоном:

– Ну, здорово, подполковник. Садись, в ногах правды нет. – Мужик все больше и больше удивлял (и настораживал, не без этого) Левченко. Как-то уж больно вольготно он вел себя в кабинете генерала, начальника службы, способной устроить любому близлежащему государству совсем не сладкую жизнь. Странно… Если не сказать больше.

Левченко решил держаться официально – щёлкнул каблуками, кивнул, произнёс как можно более сухим голосом:

– Здравствуйте, Арсений Николаевич, рад знакомству.

Гость отрицательно покачал головой.

– Ну, насчет радости – ты это погоди; вот побалакаем, тогда будешь решать – радоваться тебе, или, наоборот, огорчаться…

Гость обернулся к генералу, ещё раз – уже сочувственно – покачал головой, вздохнул. И сказал каким-то снисходительно-соболезнующим тоном:

– Течёшь, Калюжный.

В кабинете мгновенно повисла тяжелая тишина.

Генерал-лейтенант достал пачку сигарет, закурил. Выпустил вверх кольцо дыма, полюбовался, как оно расходится. Потом посмотрел на визитера.

– Как сильно?

– Пока не знаю; но о вас в курсе ТАМ. – Последнее слово гость произнес с нажимом, давая понять все его опасное звучание.

– БНД? – Генерал вопросительно посмотрел на «Арсения Николаевича».

– Она, родимая. Ведомство федерального канцлера.

– Источник надежный?

– Да уж куда надежнее! Девочка одна там службу несет, в отделе по работе с бывшим Союзом. Умненькая девочка, юркая. Как на меня вышла – ума не приложу! Впрочем, обо мне – это отдельная песня; в конце концов, давно живу, богато бачив – могли и меня где-нибудь в чужих дальних краях с легкостью срисовать; не зря ж с оперативной отозвали. Да это и не важно – в конце концов, моя должность такая, что их юрисдикции я в любом случае не подлежу.

– И что сказала… девочка?

– Для начала девочка обозначила предел своей компетентности – рассказав старому ловеласу про кое-какие его прискорбные дела в далёких азиатских краях. Скажу сразу – девочка оказалась компетентной, а главное – убедила своего визави – меня, то бишь – в том, что работает именно там, где намекнула. А затем сообщила своему собеседнику – так, между прочим, за бокалом мартини – что начальник их отдела получил ориентировку –

есть, дескать, в Москве лавочка, занимается агентурой в стане бывших вассалов, и ближним зарубежьем не брезгует. Причем в число официальных служб никак не вписана. В общем, ту часть, что вы посчитали возможным огласить для узкого круга ограниченных лиц – они тоже услышали. Думайте, пинкертоны!

– А девочка эта… Часом, не засланный казачок? – в глазах генерала блеснул охотничий огонек азарта.

– Не думаю. Девочка, кстати, молодец, свой слив обставила профессионально до третьего знака после запятой. Поделилась своими девичьими секретами со стареющим дон жуаном в ночном клубе; дело житейское! Показался ей этот конкретный дон жуан достойным доверия – вот она и намекнула ему, что надо дон жуану поостеречься тереться по вроцлавским ночным клубам, ежели он русский шпион из вышеуказанной лавочки. Дескать, лавочка эта шпионская де-юре – хлам, и грозят прекрасному, хотя уже и пожилому, жемсу бонду оч-ч-чень большие неприятности. Хотя даю сто монгольских тугриков против восточногерманского пфеннига – знала прекрасно, что статус у меня вполне даже дипломатический, и максимум, что мне грозит от некогда дружественного польского государства – высылка в двадцать четыре часа.

– А что еще сказала девочка?

– Любопытство – в нашем деле порок; все, что касаемо вашего богоспасаемого заведения, я изложил; думайте. Касательно остального – увы, не имею права. Хоть ты мне, Максим, и друг старинный, и из-под огня в Квито когда-то выволок – а извини. Знаешь нашу ключевую формулировку?

– «В части, его касающейся». А как же! Сам использую постоянно.

– Ну вот, и прошерсти своих жемсов бондов – кто из них мог слить информацию в части, его касаемой. И почему ворог наш о вашей лавочке все узнал… – и в ответ на вот-вот готовые слететь с уст генерала возмущенные слова, добавил: – Ладно-ладно, не всё, но что-то все же ухватил. А для них и этой малости достаточно, чтобы начать промывку породы! Тем более – агентуры у них здесь сейчас завались, коллеги ваши из контрразведки не успевают папки для дел покупать. Такое, знаешь, сложилось у меня, Калюжный, впечатление, что предать Родину теперь уже не то, чтобы преступлением – уже и скверным поступком в неких кругах не считается. Мерзко… – И загадочный визитер брезгливо поморщился.

– А ты, подполковник, что по этому поводу думаешь? – Спросил затем он у Левченко.

– То, что течём – дело поганое; то, что течём в той части, что известна наверху – чуть полегче.

– Отчего ж?

– Проще гниду вычислить.

– Ну-ну. А не думал ты, любезный друг, что слить мог и тот, кто в делах фирмы по самые уши? Слил маленькую частичку, чтобы хозяева продолжали хрусты отслюнивать?

– Не исключен и такой вариант. Но все же он менее вероятен.

– То, что в ближних товарищах уверен – это хорошо. Я и сам тому, кому не до конца верю, спину стараюсь не подставлять. А все ж проверьтесь, дело не лишнее.

Ну ладно, орлы, потопаю я потихоньку. Бывайте здоровы, живите богато. Тем более – вам ли не жить? Со всей Европы сливки снимаете, чистые паны!

– Ладно, ладно. Зависть – плохое чувство. – Генерал впервые за разговор открыто улыбнулся.

– А я завидую? Я сочувствую! Знали бы эти суки, что сейчас за очередные копейки от МВФ друг другу глотки режут, как вы устроились – задушили бы в мгновение ока!

– Руки коротки. Да и не до нас им сейчас – еле-еле из дефолта выползают. Они-то, конечно, не пострадали, наоборот, как тут мне докладывают, лишних три миллиардика отогнали в Бэнк оф Нью-Йорк за последний месяц – но ведь перед людишками надо скорбные рожи строить. Иначе не поймут…