Эра Водолея (главы из романа)
Шрифт:
Заместитель председателя Комитета национального спасения Штырев
Главный редактор закончил чтение, положил письмо перед собой и сцепил пальцы рук в замок. Все присутствующие молчали.
– Вот это то, что новая власть сказала нам, - проговорил главный редактор.
Теперь о том, что ответим мы. Господа, я тысячу раз призывал вас к хладнокровию. Сейчас я готов повторить свои слова еще тысячу раз. Я настаиваю, чтобы вы ни во что не вмешивались и не участвовали ни в каких политических партиях или движениях. Я настаиваю, чтобы вы оставались нейтральны и беспристрастны. Если, конечно, хотите
– Да, господа, - сказал Филатов.
– Как владелец газеты я могу сказать то же самое. Если вы собираетесь и дальше работать в газете, вам придется оставаться нейтральными. Кто не уверен, что сможет это сделать, должен уйти. Я не позволю превратить газету в рупор какой-либо партии. Наше дело - новости.
Новости и еще раз новости.
После короткого совещания все занялись делом. Чуев стал выяснять, кто из бывших поставщиков продолжает работать, Зубков собирался ехать в центр города.
У выхода из гардероба Костю окликнул дядя Юра и сказал, что звонил Богатырев. Данилыч предложил встретиться вечером у него дома. Часиков в восемь. Костя сказал, что будет обязательно. Выйдя из газеты, он достал мобильный телефон и позвонил Наташе на работу. Она сказала, что сегодня домой не придет. Из министерства пришла бумага, в которой говорилось, что все медицинские учреждения переводятся на круглосуточное дежурство. Костя предупредил, что после работы поедет к Богатыреву, и если что, чтобы Наташа звонила туда.
Машина Зубкова так и осталась стоять возле газеты. Он решил, что метро в данной ситуации будет наиболее безопасным видом транспорта и уж точно более скоростным. Город в одночасье превратился в пешеходную зону. Все вышли на улицы.
Вечером в квартире Богатырева собрались старые друзья: Чуев, Лукошкин, Мухин, Лобачевский. Компания собиралась регулярно раз в месяц, чтобы поиграть в преферанс. Относительно новым был только Костя. Он и пришел последним.
С улицы доносилось пьяное пение, где-то надрывалась гармошка. В этот вечер решили обойтись без спиртного. Слишком серьезное событие произошло. Его осмысление требовало трезвой головы. Все сидели за столом и пили чай. На столе стояли три начатых торта: "Чародейка", "Птичье молоко", "Ландыш".
Один лишь Богатырев был пьян. Он набрался еще днем, на улице.
– У тебя не видно видеокамер...
– сказал Костя, когда огляделся в квартире Данилыча.
После казуса в квартире Наташи он всегда, когда оказывался в помещении, первым делом искал камеры.
– Камеры безопасности дело добровольное, - ответил Данилыч.
– Я их ставить не просил. А на Советы... В общем, я их послал.
Костя вошел в комнату, поприветствовал присутствующих и положил на стол пакет с кремовыми пирожными. Все кивнули ему в ответ и продолжили слушать Лобачевского. Николай Алексеевич как всегда блистал глубиной мысли и красноре-чием.
– Идея безграничной свободы неосуществима, потому что никто не умеет ею пользоваться в меру. Что заявляет Комнацспас? Полное самоуправление? У-топи-я! Стоит только
– Алексеич, от твоих слов сильно отдает монархией.
– Да. Я заявляю, что кухарка не может управлять государством, но и право управления по крови - тоже недопустимо. А вот когда кухарка пойдет учиться управлению и если она научится чему-нибудь... Если найдется достаточно желающих доверить ей управление страной, тогда пожалуйста. Только нужно уметь отвечать за последствия своего выбора.
– Я согласен с Алексеичем, - сказал Мухин.
– Ведь никто толком так и не сформулировал определение демократии.
– Демократия - это форма общественного строя, в котором свобода одного человека ограничивается свободой другого, - сказал Лукошкин.
– Да, - согласился Мухин.
– Но это определение больше претендует на лозунг.
– Почему?
– Оно неточно, даже аморфно. Это то же самое, что и заявление: все металлы электропроводны. С этим никто не спорит, но вода тоже электропроводна.
Однако от этого она не стала металлом.
– Не все то золото, что с воза упало, - сказал Чуев.
– Вот! Это очень точно. Именно об этом я и говорю. Конечно, замечательно, когда человек свободен в поступках ровно настолько, чтобы не мешать другому, но как определить эту грань?
– По-моему, ты заблудился в своих мыслях, - сказал Чуев, доставая из бумажного пакета пирожное.
– Ничего подобного, - возразил Мухин.
– Представим свободу человека в виде окружности. Берем циркуль и чертим две наползающие друг на друга окружности. Налицо конфликт свобод граждан. Теперь попробуем определить, где ограничивается свобода каждого. У нас три варианта. Первое: через точки пересечения окружностей проводим прямую. Тем самым мы ограничиваем свободу каждого. Второе: мы определяем зону интересов в момент их столкновения. То есть кто первый, тот и прав. Тем самым одна окружность занимает часть другой. И третье: ограничиваем свободу каждого началом интересов контрагента, создавая тем самым некоторую зону отчуждения.
– Конечно же, первое, - сказал Лукошкин.
– Правило "кто первый встал, того и тапки" здесь не сработает.
– Но окружности бывают разных размеров, - заметил Мухин.
– Если я тоньше, мне что, меньше есть надо?
– спросил Лукошкин.
– Нет. Так дело не пойдет. Каждому предоставляются равные права и свободы. Поэтому разграничение определяется правилом.
– Значит, нам нужен свод правил, - сказал Мухин.
– А свод правил - это уже не та демократия. Свобода каждого ограничивается не свободой другого, а определением, то есть законом. Закон принимают представители, а не каждый гражданин в отдельности. То есть вероятность того, что закон не соответствует волеизъявлению народа, а всего лишь желание избранных, которые руководствуются своими интересами, достаточно велика.