Эрагон.Наследие

Паолини Кристофер

Эрагон понял, что встать на ноги он не успеет, а в та­ком положении вытаскивать Брисингр и замахиваться им было неудобно. Он уже приготовился произнести закли­нание, но не успел: голова Сапфиры выдвинулась вперед, мимо него, и дракониха, схватив улитку поперек туловища, сдавила ее своими мощными челюстями. Хрустнула рако­вина, жуткая тварь издала слабый дрожащий писк, а Сап­фира одним движением гибкой шеи подбросила улитку в воздух, открыла пасть пошире и проглотила ее целиком, два раза тряхнув при этом головой, точно малиновка, по­жирающая земляного червяка.

Чуть дальше по склону

холма Эрагон заметил еще че­тырех гигантских улиток. Одна из них спряталась в рако­вину, остальные спешили удрать подальше, скользя на сво­их брюшках, обрамленных бахромой, точно юбка.

— Вон там! — заорал Эрагон.

Сапфира прыгнула вперед, на мгновение оторвавшись от земли и приземлившись на все четыре лапы. Недолго думая она цапнула первую улитку, потом вторую и третью. Четвертую, ту, что пряталась в своем «домике», Сапфира есть не стала; откинув голову назад, она окатила ее пото­ком своего желто-голубого пламени, так что вокруг на не­сколько сотен футов стало светло, как днем.

Сапфира еще разок полила огнем гигантскую улитку, потом подняла ее, дымящуюся, исходящую паром, зуба­ми так нежно, как кошка-мать берет за шиворот своего котенка, и бросила ее к ногам Эрагона. Он смотрел на опа­ленную огнем тварь с отвращением, зато теперь улитка уж точно выглядела мертвой.

«Вот, теперь и ты можешь как следует позавтракать», — сказала Сапфира, явно довольная собой.

Эрагон посмотрел на нее и расхохотался; он даже попо­лам согнулся от смеха, упираясь руками в колени и хватая ртом воздух.

«Что тут такого смешного?» — спросила дракониха и понюхала обуглившуюся раковину.

«Действительно, Эрагон, почему ты смеешься?» — по­интересовался Глаэдр.

Но Эрагон только головой потряс, продолжая хохо­тать. Потом с трудом выговорил:

«Потому что… — и перешел на мысленное общение с драконами, — потому что… улитка и яичница! — И он сно­ва принялся хихикать, чувствуя себя полным дураком. — А улитка прилипает… Голоден? Съешь ножку! Устал? Под­крепись глазным яблоком! Да кому нужен ваш мед, если есть прекрасная слизь?! Я мог бы поставить эти ножки в вазу, как букет, и они бы…»

Его разбирал такой смех, что он не мог продолжать и упал на колени, задыхаясь и вытирая слезы.

Сапфира раскрыла пасть, изобразив улыбку, хотя и весьма зубастую; в горле у нее что-то заклокотало, и она сказала:

«Ты норой ведешь себя очень странно, Эрагон. — Она явно не сердилась — похоже, он заразил ее своим весельем. Она снова понюхала раковину и заметила. — А что, непло­хо было бы сейчас выпить немного того медового напитка, который варят гномы!»

«Ну, по крайней мере, ты хоть сыта теперь?» — спросил у нее Эрагон.

«Не совсем. Такого количества мне маловато, чтобы в обратный путь пускаться».

Наконец перестав смеяться, Эрагон ткнул улитку кон­цом сапога:

«Наверное, слишком много времени прошло с тех пор, как на Врёнгарде были драконы, и эта улитка, должно бьггь, просто не поняла, кто ты такая. А ведь она явно собиралась меня слопать… Вот ведь жалкая смерть — попасть в пасть к улитке!»

«Зато какая запоминающаяся!» — сказала Сапфира.

«Это точно!» — Эрагон почувствовал, что к нему опять возвращается веселое настроение.

«А

что я говорил вам насчет первого правила охоты, де­теныши?» — спросил Глаэдр.

И Эрагон с Сапфирой хором ответили:

«Не преследуй свою добычу, пока не убедишься, что это добыча».

«Вот именно!» — сказал Глаэдр.

«Прыгающие личинки, птицы-тени, гигантские улит­ки… — начал перечислять Эрагон. — Неужели заклятия, произнесенные во время сражения, могли создать такое?»

«Всадники, драконы и Проклятые во время боя высво­бодили огромное количество магической энергии, и боль­шая ее часть была, разумеется, связана тем или иным за­клятием. Но какая-то часть вообще ничем связана не была. Те, кто прожил достаточно долго, рассказывали, что вско­ре после этого сражения мир вокруг словно сошел с ума. Ничему из того, что они видели или слышали, верить было нельзя. Какая-то часть той энергии поселилась в ду­шах и телах предков тех личинок и птиц, которых ты ви­дел сегодня, и со временем полностью их изменила. Но ты зря включил в этот перечень и улиток. Сналгли — это имя, под которым они были известны всегда, — с давних времен жили на острове Врёнгард и были нашей — я имею в виду Драконов — излюбленной пищей. И причина этого, не со­мневаюсь, уже ясна Сапфире».

Сапфира что-то ласково пропела в ответ и облизнулась.

«Кстати, — продолжал Глаэдр, — не только плоть их мягка и вкусна, но и раковины весьма полезны для нашего пищеварения».

«Но если это самые обычные животные, то почему же мои магические стражи их не остановили? — спросил Эра­гон. — По крайней мере, я должен был бы хоть предупреж­дение о приближающейся опасности получить».

«А это, — ответил Глаэдр, — как раз и есть, скорее всего, последствие того сражения. Магия не участвовала в созда­нии сналгли, но это вовсе не значит, что она не повлияла и на них, когда исказила здесь все. И нам, пожалуй, не сле­дует задерживаться здесь. Чем раньше мы отсюда уберем­ся, тем лучше. Иначе еще кто-нибудь неведомый вздумает попробовать, хороши ли Эрагон или Сапфира на вкус».

С помощью Сапфиры Эрагон расколол обожженную раковину улитки и при свете красноватого волшебного огонька извлек ее бескостную тушку, что оказалось мало приятным занятием, и в итоге он по локоть выпачкался липкой слизью. Затем Эрагон попросил Сапфиру раздуть угли и закопал мясо улитки под них.

Сапфира вновь свернулась клубком на траве и уснула. Эрагон перенес свои одеяла, спальный мешок и ту сумку, где хранилось сердце сердец Глаэдра, поближе к Сапфире, под ее крыло, и в этом теплом уголке он провел остаток ночи, думая, время от времени засыпая, просыпаясь и сно­ва начиная думать.

Следующий день был таким же серым и мрачным, как предыдущий. Склоны гор и холмы слегка припорошило снежком, в воздухе висела холодная сырость. Все это наво­дило Эрагона на мысли о том, что снег наверняка вскоре пойдет снова.

Сапфира настолько устала, что даже не пошевелилась, пока солнце не поднялось над вершинами гор. Эрагон го­рел нетерпением, но дал ей выспаться. Куда важнее было, чтобы она пришла в себя после перелета на Врёнгард, чем выйти в путь как можно раньше.