Эрагон.Наследие

Паолини Кристофер

Гладкая поверхность пола была покрыта паутиной мельчайших трещинок. Трещинки расходились в разные стороны, и от груды мусора, образовавшейся там, где об­валилась часть стены и потолка. В пролом уже пробра­лись длинные щупальца плюща, свисавшие с потолка, словно куски узловатых веревок. С них капала вода, со­бираясь на полу в мелкие, но довольно широкие лужи; звук падающих в лужи капель эхом разносился по всему зданию, напоминая неумолчный, хотя и не слишком рит­мичный барабанный бой, и Эрагону порой казалось, что он просто сойдет с ума, если так и будет

все это время' слушать этот бой.

Перед северной стеной полукругом были выложены камни, которые притащила Сапфира, пытаясь как-то за­щитить их стоянку. Ей в итоге удалось сложить стенку вы­сотой более шести футов. Преодолев этот барьер, Эрагон спрыгнул на пол, снова приземлившись не слишком удач­но, и выругался себе под нос.

Сапфира вылизывала переднюю лапу, но тут же пере­стала этим заниматься и посмотрела на него. Эрагон чув­ствовал, какой вопрос она хочет ему задать, и отрицатель­но помотал головой. Сапфира тут же вернулась к прежнему занятию, а он, сняв с себя плащ, подошел к костру — ко­стрище они устроили у самой стены, — расстелил на полу возле него промокший плащ, стащил покрытые коркой грязи сапоги и тоже пристроил их поближе к огню.

«Похоже, дождь так и будет идти?» — спросила Сапфира.

«Возможно».

Эрагон, присел на корточки у огня, погрелся немно­го и перебрался на свой спальный мешок, удобно при­слонившись к стене и наблюдая за тем, как ловко Сап­фира работает своим алым языком, вылизывая мягкие кожистые складки у основания когтей. Ему вдруг при­шла в голову одна мысль, и он пробормотал заклятие на древнем языке, но, к своему разочарованию, не ощутил от этих слов ни малейшего прилива энергии, да и Сап­фира никак на это заклятие не отреагировала, в отли­чие, например, от Слоана, когда Эрагон произнес вслух его истинное имя.

Эрагон закрыл глаза и откинул голову назад.

Его приводило в отчаяние то, что он не в состоянии даже истинное имя Сапфиры разгадать. Он мог бы со­гласиться с тем, что толком не понимает самого себя, но Сапфиру-то он знал с того мгновения, как она проклюну­лась из яйца, он делил с нею почти все ее мысли и вос­поминания. Разве могли быть какие-то уголки в ее душе, где она хранила бы от него какую-то тайну? Как ему уда­лось разобраться в сути такого убийцы и предателя, как Слоан, если в своей собственной душе и в душе Сапфи­ры, связанной с ним и любовью, и магией, он разобраться не может? Неужели потому, что Сапфира — дракон, а он, Эрагон, — человек? А может, потому, что Слоан в целом куда примитивней Сапфиры?

Нет, этого ему никогда не понять!

Одно из упражнений, которые они с Сапфирой — по со­вету Глаэдра — выполняли, заключалось в следующем: они рассказывали друг другу о тех недостатках и промахах, ко­торые успели заметить. Это упражнение здорово сбивало спесь. Глаэдр также делился с ними своими соображени­ями на этот счет, и, хотя старый дракон всегда был доста­точно великодушен, Эрагона мучило чувство уязвленной гордости, когда Глаэдр перечислял его разнообразные промахи. И это тоже, как прекрасно понимал Эрагон, сле­довало

принять во внимание, пытаясь отыскать свое ис­тинное имя.

Для Сапфиры самым сложным оказалось смирить соб­ственное тщеславие — эту свою черту она дольше всего отказывалась за собой признавать. А для Эрагона камнем преткновения оказалась его чрезмерная самоуверенность, в которой его не раз обвинял Глаэдр; среди его недостат­ков, впрочем, были и легкомысленное отношение к тем, кого он убивал на поле брани, и чрезмерная раздражитель­ность, и эгоизм, и гневливость — словом, масса пороков, которым он, как и многие другие, был подвержен.

И все же, хотя они старались разобрать характеры друг друга по косточкам и так честно, как только могли, особых результатов это по-прежнему не давало.

«Сегодня и завтра — у нас осталось только два дня. — Мысль о том, что они вернутся к варденам с пустыми ру­ками, была для Эрагона мучительной. — Как же нам тогда победить Гальбаторикса? Еще несколько дней, и наши жиз­ни, вполне возможно, перестанут нам принадлежать. Мы станем его рабами, как Муртаг и Торн».

Он еле слышно выругался и невольно стукнул кулаком по полу.

«Спокойней, Эрагон», — услышал он голос Глаэдра и за­метил, что старый дракон заслонил свои мысли от Сапфи­ры, чтобы она их не услышала.

«Как я могу быть спокоен?!» — прорычал в ответ Эрагон.

«Легко быть спокойным, когда не о чем тревожиться. Но истинное проявление самообладания — это умение оставаться спокойным в любой, даже самой мучительной, ситуации. Ты не можешь позволить гневу или отчаянию затуманить твой разум. Сейчас это совершенно недопусти­мо. Сейчас тебе особенно необходимо, чтобы голова твоя оставалась ясной».

«А ты всегда мог оставаться спокойным? В любых обстоятельствах?»

Старый дракон, похоже, усмехнулся:

«Нет. Я частенько рычал от бешенства, кусался, ломал деревья, рыл землю, а однажды снес вершину одной горы в Спайне. Многие драконы тогда выразили мне свое пори­цание. Но я прожил уже достаточно долго, так что у меня хватило времени понять, что вспыльчивость — плохой со­юзник. У тебя пока что нет за плечами такого жизненного опыта, но позволь мне поделиться с тобой своим. Отпусти все свои тревоги и сосредоточься только на одной насущ­ной задаче. Пусть будущее будет таким, каким ему суждено быть; излишняя суета по этому поводу только способствует воплощению твоих страхов в жизнь. Во всяком случае, ве­роятность этого существенно возрастает».

«Я понимаю, — вздохнул Эрагон. — Но до чего же это нелегко!»

«Конечно, нелегко. Мало что из стоящих знаний дает­ся легко». — И Глаэдр умолк, погрузившись в собственные мысли.

А Эрагон выудил из седельной сумки миску, перебрался через наваленные Сапфирой камни и босиком добрался до одной из луж, скопившихся под проломом. Снова начался моросящий дождь, и лужа успела существенно расширить­ся, а весь пол вокруг стал мокрым и скользким. Присев возле лужи на корточки, Эрагон принялся руками зачерпы­вать воду и выливать ее в миску.