Эратийские хроники. Темный гном
Шрифт:
Стало невыносимо страшно, и только чудом Джеремию удалось сдержать подступившую к горлу панику. Но он тут же почувствовал, как что-то теплое течет по ногам. К страху прибавился и стыд. Но, с другой стороны, шагать с опорожненным мочевым пузырем было куда уж легче.
– Стояяять!!!
– разнеслось гулкое по строю.
Покачнувшись, словно наткнувшись на упругую преграду, армия встала. Сухой жаркий ветер лизнул шершавым языком лицо, на время осушив кожу. Джеремия слизал соленую корку на губах.
– Оружие на изготовку!!! Выполнять!!!
– Это как?
– Глазастик обернулся к Гернору.
– Гляди, - хмыкнул ополченец.
Он
– Ногой подпирай, шоб не выскочил!
Джеремия послушался. Копье вошло в землю лишь с четвертой попытки, да и то неглубоко. Подперев его ногой, гоблин стал ждать.
Степняки приближались. Теперь можно было разглядеть сквозь пыльную пелену отдельные детали: всадников на невысоких мохнатых лошадках, лохматые шапки и грязно-серые кожухи на голое тело, злые лица. Глазастик не мог разглядеть детали, но что лица именно злые, он не сомневался: от таких типов ожидать добрых открытых улыбок не приходилось.
– Стояяять!!!
– пронеслось над строем.
– Чтобы не случилось — держать строй!
Грохот стоял такой, что уже ничего не было слышно, кроме себя самого. Словно весь мир только и состоял, что из топота тысяч копыт по раскаленной земле. Резким рефреном в него вплеталось улюлюканье и вой, что издавали степняки. Видимо, для страху. Честно признаваясь самому себе, Джеремия вынужден был признать эффективность данной тактики: если бы его не подпирали сзади, то он уже улепетывал отсюда во все лопатки.
Теперь он видел степняков во всех деталях. Не мешала ни пыль, ни солнце: хрипящие кони, безжалостные лица, сморщенные, будто печеное яблоко, загорелые до черноты, сверкающие сабли и короткие костяные луки, уже растягиваемые в смертоносной улыбке. Гремящая костяными бубенцами сбруя.
Взвизгнула стрела, и кто-то, захрипев, упал на землю.
– Сомкнуть строй, болваны!
– гаркнули слева.
– Не высовываться.
Опять пронзительный свист. Еще и еще. Длинная стрела с белым оперением, скользнула по землю, выбив фонтанчик пыли и подкатилась к ногам гоблина. Как завороженный, он уставился на нее, и лишь после страшного хрипа сбоку, в котором смешался страх и ярость, поднял голову.
Прямо на него летела оскаленная лошадиная морда, роняя клочья желтой пены.
Битва при Черных Холмах.4-6
4.
Удар. Словно в гонг грохнули, аж в ушах зазвенело. Заныло, завибрировало в руках копье. Древко выгнулось дугой — Джеремия отлично чувствовал чудовищное напряжение, возникшее в дереве - и упруго выпрямилось, ударив плетью по ладоням. Оружие выдержало.
Но зато лошадь споткнулась, зарылась с жутким, почти человеческим криком головой в землю. Степняк швырнул в сторону саблю, схватившись рукой за окровавленную грудь, едва укрытую разодранным кожухом. Завалился набок с простого потертого седла и замолк, уткнувшись лицом в пыль. И тут же снова возник гарцующий конь, и воин с глазами-щелочками, размахивающий саблей и вопящий во все горло. Странно, но в его глазах Джеремия увидел все тот же страх. Да, степняк выглядел необычно, но в нем не было ни нечеловеческой злобы, ни одержимости порождений Бездны. У него не было даже самых завалящих клыков и когтей! Даже наоборот: пока степняк раззявил пасть
И упустил момент, когда степняк замахнулся для удара, готового развалить гоблина надвое. На помощь подоспел Гернор. Наконечник алебарды скользнул в подмышку врага и с хряском вошел в плоть. В лицо брызнули горячие алые капли — степняк выпучил глаза, булькая кровью, хлынувшей из горла. И медленно сполз с обезумевшего коня. Мохноногая лошадка, потоптавшись неуверенно на месте, с хриплым ржанием устремилась прочь.
Снова и снова степняки, как тараканы, лезли вперед. Скалили гнилые зубы, бешено вращали глазами и пытались врубиться в ощетинившийся копьями и алебардами строй ополченцев. В каком-то рванье, сырых невыделанных шкурах, грязные и чумазые. Ничем они не были лучше королевских ополченцев.
– Не зевай!
– Гернор, гремя сочленениями кольчуги, воткнул лезвие алебарды не в меру ретивого степняка, что чуть не развалил Джеремию пополам, и тут же схлопотал саблей по спине. Сморщился, прошипел что-то сквозь зубы и развернулся, орудуя алебардой, как косой, благо длинное и широкое острие позволяло подобные выходки.
Стоны и хрипы умирающих, крики и вой еще живых, конское ржание и топот копыт, проклятия и ругательства слились в чудовищную какофонию, увертюру смерти и убийства. Глазастик уже ничего соображал, только тупо тыкал перед собой копьем, стараясь хоть краем лезвия достать хоть кого-нибудь в накатывающих волнах врагов. В глазах рябило и плясало, руки ныли от боли и усталости, его самого качало, как тростник на ветру, но каким-то чудом он стоял.
Древко выгнулось, заскрипело и заныло, и со звонким щелчком лопнуло. Хлестнуло щепой. Один конец копья остался в степняке, второй — в руках. С отчаянным визгом Джеремия швырнул его в толпу и бросился наутек, вернее, попытался это сделать. Под ноги упал ополченец — молодой еще парень с рассеченным лицом: изо рта хлещет кровь, безумно сверкает единственный уцелевший глаз.
Гоблин повалился на него, перемазался красным. Кровь была повсюду: на руках, на лице, кольчуга покрылась отвратительным алым лаком, земля разъезжалась под ногами, мокрая и скользкая.
– Ы-ы!
– Джеремия на четвереньках попытался подняться. Пошатываясь, сделал еще один шаг.
Тяжелое древко влетело прямо в зубы. Во рту мигом стало солоно. Отплевываясь и пуская кровавые пузыри, гоблин пополз, загребая грязь тонкими пальцами.
– Подъем, сволота!
– Кто-то ухватил его за шкирку, подкинул как кутенка и всунул в руки копье. Джубел ухмылялся, на окровавленном лице сверкали безумной яростью глаза: - В бой, отродье! В бой... хррр!
Короткий дротик снес полковника. Джубел, ухватившись за торчавшее в груди древко, повалился набок, сучя ногами и харкая кровью. На его мундире вокруг торчащего древка мигом набрякло темное пятно.
Джеремия отшатнулся и снова упал в кровавую грязь. Гремящая костяшками на сбруе, широкая конская грудь нависла над ним.
– А-а-а!
– Поможите!
– Держать стро... ух!
Острое копыто кувалдой вбилось в землю на расстоянии в несколько пальцев от головы гоблина, второе скользнуло по уху. Джеремия катался по земле, стараясь уберечься от топчущейся лошади, от ее смертоносных копыт. Страх поглотил его целиком, не оставив ровным счетом никакого лоска, накопленного за всю относительно цивилизованную жизнь. Остались лишь звериные чувства и повадки.