Эрдейский поход
Шрифт:
– Войти бы надо да посмотреть, – вставил Конрад. Надо...
– Конрад, Бранко и ты, Илья, со своим десятком, со мной пойдете, – распорядился Всеволод. – Вокруг шатра встаньте, чтоб мышь не выскочила. Остальные пусть в сторонке пока побудут. Спешиться всем и оружие держать наготове. Если кликну – бегите на помощь, не медля.
К юрте он подошел первым. Встал возле входа. С двумя клинками наголо.
– Эй, есть кто?
Тишина.
Всеволод вздохнул поглубже. Приготовился к схватке. Одним мечом осторожно приподнял полог, другой – выставил перед собой. Если кто
Никто, однако, нападать не спешил. Всеволод переступил порог. После яркого слепящего солнца над степной равниной глаз не сразу привык к полумраку, царившему под войлоками половецкой юрты. Света, падавшего сверху – из небольшой неровной прорези-дымохода, не хватало, чтобы разогнать густые тени. А тяжелый полог за спиной – уже опущен.
Поначалу казалось – степной шатер пуст, брошен хозяевами вместе со всем нехитрым скарбом кочевого народа. В самом деле... Очаг – несколько закопченных камней, сложенных в круг, – не горит. На земляном полу в беспорядке валяется посуда – глиняная, с побитыми, отколотыми краями, деревянная – исцарапанная, рассохшаяся. Треснувшее ведро. Помятый медный котелок. Дырявый кожаный бурдюк.
Поверху – на жердях под войлочным потолком и на центральном столбе, поддерживающем свод юрты, – связки сухих степных трав и кореньев, распространяющие стойкий горький запах.
Справа – грязный прохудившийся потник и старое разбитое седло – потертое, расползающееся, не раз и не два чиненное, связанное воедино узенькими ремешками и грубой толстой нитью. Слева – охапка конских и овечьих шкур.
И движения – никакого.
Никакого?!
Ворох шкур под левой стенкой юрты чуть заметно шевельнулся...
Всеволод среагировал мгновенно. Мечом в левой руке отбросил верхнюю шкуру. Правую – занес для удара.
– Уляй-вай! Не зарубай, урус-хан! Убивай – нет!
Две иссохшие руки поднялись над бесформенной кучей, прикрывая седую колтунистую голову.
– Не зарубай! Я – вреда не делай! Я – одна польза делай!
Маленькая сухая старуха в рваном овчинном тулупе мехом наружу, с ног до головы обвешанная разноцветными лоскутами ткани, сухими веточками, кожаными мешочками, коробочками и прочими побрякушками, отчаянно кричала, мешая половецкие и русские слова, размахивая руками, будто крыльями.
Всеволод опустил мечи. Шумно выдохнул. Кроме бабки, в юрте больше никого не было.
А в половецкий шатер уже вбегали, вваливались. Бранко, Конрад, десятник Илья со всем своим десятком... Снаружи тоже слышался шум – волновалась дружина.
– Всем – стоять! – приказал Всеволод. – Оружие – убрать!
И добавил спокойнее:
– Опасности нет.
Старуха уже выползала из укрытия. Бормотала испуганно и невнятно себе под нос. Теперь Всеволод мог разглядеть плоское лицо, слезящиеся раскосые глазки. Половчанка...
Бранко подошел ближе. Что-то спросил.
Старуха ответила. Волох перекинулся с ней еще парой фраз. Ишь ты! Толмач – он толмач и есть. Тевтонский проводник, похоже, неплохо знал языки степняков.
Глава 14
– Кто
– Шаманка она. Ведьма.
– Это и так видно. – Конрад поморщился – неприязненно и брезгливо. – В костер бы ее, а?
Всеволод насупился:
– Не спеши, сакс. Не для того мы в поход против нечисти идем, чтобы людей по пути жечь.
– Люди-то – они разные бывают, – сверкнул глазами тевтон. – А из-за ведьм да колдунов всяких все беды наши. Ведь это такие, как она, границу между мирами порушили.
– Вообще-то таким, как она, сломать рудную границу не под силу, – вставил свое слово Бранко. – В кипчакских [17] родах никогда не было истинных магов, в чьих жилах течет кровь Изначальных. А с приходом татар и вовсе ослабело это племя. Вымирает оно нынче. Заговор от болезни и хищного зверя да прочее мелкое ведовство – вот и все, на что способна старуха.
17
Кипчаки – половцы.
– А хоть бы и мелкое! На землях ордена ее бы давно...
– Мы сейчас не на землях ордена, Конрад, – оборвал Всеволод. – Я хочу поговорить со старухой. Бранко, спроси, где ее род и что она сама делает здесь. И про кости вокруг юрты – тоже спроси, не забудь.
– Ты и сам можешь ее расспросить, – пожал плечами волох. – Она по-русски понимает и сносно говорит. Слушай... для тебя рассказывают.
Старуха все бормотала и бормотала. Всеволод прислушался. А ведь и правда! Мешанина из половецкой речи и привычного с детства языка, была теперь вовсе не бестолковой. Незнакомые половецкие слова Всеволод пропускал. Русских – почти не исковерканных уже (видимо, старуха совладала с первым страхом) – хватало с лихвой, чтобы понять...
– Ночные демоны-волки пришли из Западных гор, – причитала старуха. – Большие звери, большие зубы. Демон-волк ест человека, и лошадь, и барана, и быка – все ест ненасытная ночная тварь. Храбрых джигитов пожрал, и их жен, и их детей, и их стариков. Кто мог – бежал. Весь мой род бежал, я тоже бежала. Но бежать трудно. Демон-волк скачет быстрее, чем конь. Ночью всех догнал. Здесь догнал. Есть стал. Кости видел, урус-хан? А как всех съел – я одна осталась. Не на чем ехать дальше. Не с кем ехать дальше. Разбирать юрту не буду. Помирать здесь буду.
– Ладно говоришь, бабка, – хмыкнул Всеволод, – да не очень складно. Не могу я в толк взять: коли всех вокруг сожрали, как же ты сама уцелела. Под шкурами этими, что ли, отсиделась?
Всеволод пнул ворох грязных шкур, в которых пряталась шаманка.
– Нет, урус-хан, – мотнулась из стороны в сторону седая голова. – Шкуры не спасут от демона-волка.
– Что же тебя спасло?
Старуха подняла на Всеволода узкие выцветшие глаза. Долго-долго всматривалась в его лицо. Потом потресканные губы ведьмачки вдруг скривились в улыбке. На миг обнажились желтые, сильно стертые, но крепкие еще зубы.