Эрелинги
Шрифт:
– Я приказываю не двигаться с места! Пока король в окружении, вы повинуетесь мне. Стоять до моего приказа!
Граф перестал улыбаться и склонил голову. Позади нетерпеливо ржали кони вользуанских рыцарей. Герцог Милертский снова повернулся к битве, пытаясь вернуть себе спокойствие. В двадцать лет сложно вызывать уважение; любовь – да, восхищение – безусловно, но почти невозможно заставить сановников, еще помнящих короля-отца, признать авторитет вчерашнего мальчишки, второго сына. Он ломал их, когда получалось. А получалось не всегда. Но всё впереди. Выждать хотя бы эту бойню, вероятно, проигранную, если только не…
К
– Повтори все то же самое его высочеству.
Всадник – румяный, здоровый юноша, – задыхаясь, быстро выпалил:
– Только что я получил вести от лазутчика из Сьера. Видимо, рользатцы сошли с ума. Город пустой, остался один гарнизон. Все рользатские войска здесь. Эверкер откроет нам северные ворота… И Бенна! Герцог Ишар на подходе!
Герцог Милертский не удержался, вспыхнув широкой улыбкой. То облегчение, которое он наконец-то испытал, граничило едва ли не с наслаждением. Обращаясь к королевскому советнику, Артори произнес:
– Вы хотели показать свою доблесть, Вользуан, – произнес он. – Так идите. Сьер открыт. На этот раз для вас.
Принц снова отыскал взглядом старшего брата. Да, Эртер и его гвернцы сделали невозможное, и Рэссимонд не подвел, успел. В глубине души промелькнуло легкое сожаление, настолько легкое, что можно было не придавать ему значения.
В тот день солнце удачи встало на стороне Мезеркиля. Войска, занявшие Сьер, наблюдали, как рользатцев сминает подошедшая армия герцога Бенна, как где-то вдалеке штандарты Сантара добавили лазури небесам. А потом… потом, как водится, вешали остатки рользатского гарнизона, рубили головы изменникам-мезеркильцам. С благородным шлейфом победы в город вошли мародерство, насилие и убийства, которые не могли остановить ни капитаны, ни маршалы. Король грозился смертью каждому, кто будет замечен в подобных преступлениях, однако это не возымело никакого воздействия. Когда же к разгулявшейся солдатне присоединились герцог Артехейский и Гьюрт Форльдок, первый маршал, уведомив государя, начал вешать мародеров и насильников на стенах Сьера.
Гвернские наемники расположились в южной части города, где процветала проституция и находились таверны крайне сомнительного характера, больше напоминающие дешевые публичные дома. Седоус жестко поддерживал дисциплину среди своих людей, коих после битвы за Сьер осталось меньше половины. Кого-то, несмотря на боевые потери, он просто-напросто зарезал. Относительный порядок в гвернских войсках сохранялся также из-за Лертэно, переставшего выводить солдат на «увеселительные» прогулки.
Как-то сразу «свободные сыны» признали последнего Эртера своим вожаком и беспрекословно начали ему подчиняться, чего с ними не бывало добрых сто лет. В силу своего возраста и опьянения славой юноша вообще не понимал, почему он должен в чем-то ограничивать людей, бросившихся за ним без раздумий на смерть. Поэтому он поначалу защищал незаслуженно обиженных Седоусом солдат. Однако старый вояка, оставшись с Эртером наедине, надавал ему таких оплеух, что у потомка «кальярдских королей» пошла носом кровь. Эта наука пошла на пользу, и Лертэно пересмотрел свои взгляды на военную дисциплину.
В тех же самых кабаках, где веселились
Принц уже мало напоминал того изысканного молодого человека, которого Лертэно впервые увидел в Артехее. По окончании битвы за Сьер младшего брата короля, едва живого, вытащили из-под груды трупов. Его левая часть лица была рассечена ударом кинжала от скулы до подбородка. Кое-как рану промыли и зашили, оставив красоваться кривой багровый шрам, залатанный грубыми нитками. Оторавшись от боли, дорвавшись до винных погребов, принц с задором принялся вместе с солдатней грабить город.
Гьюрт, получивший на поле боя пару царапин, наплевав на запреты родителя, не отставал от лучшего друга ни на шаг. Старший сын маршала, надежда и гордость Форльдоков, предавался все тем же нехитрым развлечениям, что были в чести у простых вояк. В компанию к молодым аристократам затесался и Лертэно, которого Рэссимонд и Гьюрт почитали за спасителя королевства и называли братом. Столь громкие фразы они закрепили кровью, невероятно польстив самолюбию последнего Эртера. У неразлучной с тех пор троицы вид был откровенно дикий. И можно представить, какой ужас испытывали горожане, когда эти юноши, возглавляющие хмельную ораву солдат, с улюлюканьем проносились по улицам в заляпанной вином и кровью одежде, размахивая мечами и факелами.
В один из редких тихих вечеров (первый маршал наконец-то начал вешать, а Лертэно оценил оплеухи своего наставника) Гьюрт и Седоус играли в кости. Эртер, теребя сапфировую серьгу в левом ухе, завороженно наблюдал за маленькими кубиками, взлетающими над столом. Рэссимонд, облокотившись о плечо кровного брата, без конца проводил пальцами по шраму, иногда стараясь сковырнуть запекшуюся кровь, будто от этого рубец мог исчезнуть. Конечно, подобные увечья были делом обычным, повезло еще, что глаз цел, но все равно при взгляде на свое отражение принцу становилось не по себе и очень хотелось отыскать хоть одного живого рользатца.
Форльдоку никак не везло. В попытке отыграться он снова бросил кости и сказал:
– Слушай, Седоус, а ты никак из благородного рода.
Наемник удивленно поднял на него глаза и спросил:
– С чего вы взяли, молодой господин?
– Стал бы я с тобой знаться, если в тебе не было б хоть капли благородной крови.
Принц и Лертэно рассмеялись, а Седоус только покачал головой. Теперь была его очередь бросать кости, и он опять выиграл. Почесав затылок, старый солдат с улыбкой посмотрел, как разочарование разливается по румяному лицу маршальского сына. Похлопав юношу по плечу, Седоус сказал:
– Мой отец был третьим сыном. Когда умер его старший брат, он мог бы возглавить епархию, однако почему-то решил, что духовный сан ему не к лицу, и женился на моей матери, чем несказанно разгневал деда… Да, не везло ему в жизни. Не мог усидеть на одном месте, много слез пролила моя матушка, а что она могла поделать? Как-то привыкла, и потому, когда в канун Рождества отец сгинул, она не очень-то убивалась. Все хотела, чтобы я другим был, да не вышло.
Эртер с участием спросил:
– Давно матушка померла?